– Просов! – растерялся Андреев. – Я умер?

Просов остался в том же возрасте, каким его видели в последний раз. Он был все также молод, ему было около тридцати. Светло-русые волосы спадали на худые плечи. На рябом лице блестели карие глаза. Когда Просов улыбался, его толстые и бледные губы венчали две глубокие ямочки.

– Я умер? – повторил Андреев и нервно застучал пальцами по бубну.

– Еще нет, не помер, Иван. Рановато. Я свое слово держу. Считай, это репетиция.

– Просов, расскажи, что случилось в тот день?

– Не ищи врагов. Так просто надо было. Все наши из экспериментальной группы это знали, – загадочно подмигнул Просов, прохаживаясь по периметру.

– Что ты хочешь от нас?

– Пока не решил, если честно.

Снаружи послышались громкие крики. Андреев выглянул из лачуги и увидел, как Буйный отвешивает щуплому подростку смачные оплеухи.

– Козел! – орал покрасневший от ярости Буйный. Парень понуро смотрел в землю и лишь вздрагивал, по его щекам катились крупные слезы.

– Просов, разве здесь так можно? – поинтересовался Андреев.

– Каждый сам за себя, – ответил Просов. – Мне пора.

Андреев даже не увидел, как тот ушел. Испарился – и все. Конфликт за эти считанные секунды разгорелся сильнее. Оплеухи превратились уже в частые и крепкие удары. Подросток не устоял, ноги подкосились, и он рухнул перед Буйным на колени. Андреев нерешительно потоптался на месте, но не смог оставаться безучастным.

– Буйный, прекрати! – строго, но по-дружески обратился к нему Андреев. Паренек уткнулся лицом в землю и громко зарыдал.

– Щенок! Не первый раз глину мою ворует, – пожаловался Буйный и лягнул парня в бок.

– Тише, тише, – пытался успокоить его Андреев. – Помоги парню, видишь, молодой он, не справляется сам.

– Слушай, а ты здесь не десять лет, – прищурившись, заключил Буйный.

– Да, новенький, – испугался Андреев.

– То-то же, – сказал Буйный и отвесил ему легкий пендаль. Андреев обиженно взглянул на него и поднял паренька с колен.

– Живи в моем доме, – сказал ему Андреев.

– Так не полагается, дяденька, мне свой построить надо, – прогнусавил паренек.

– Да ничего! Я еще построю, – погладил его по голове Андреев. – Как тебя звать-то?

– Я – Витька Стальной, – ответил подросток.

– Слишком много в тебе агрессии, - обратился Андреев к Буйному.

– Новенький говоришь, – процедил Буйный, и на его лице проступили огромные желваки. – Держи язык за зубами.

Буйный еще раз толкнул Андреева, который не удержался и неловко повалился на спину, ударившись виском о нагруженную телегу. Очнулся он уже от протяжного, насыщенного звука гонга. В помещении было темно, но за окном по-прежнему светила новая луна. Андреев обрадовался, что наконец-то его шаманское путешествие подошло к концу, а вместе с ним закончился кошмар. Ему невыносимо захотелось пить, и он начал вставать. Но каково было его разочарование, когда он понял, что лежит не на своей советской скрипучей панцирной кровати, а на соломенном настиле, на котором увидел Просова. Он испугался и выскочил наружу. На улице между глинобитных домиков, как вереница крупных муравьев, тянулась молчаливая толпа.

– Сегодня день жертвоприношения, – спокойно пояснил Витька Стальной. Андреев невольно приоткрыл рот. Люди, наклонив головы, с трудом волочили ноги. Когда Андреев поравнялся с толпой, все бросали на него беглые печальные взгляды. Даже в глазах Буйного было смирение!

Народ шел к единственному в окрестностях холму. Андреев тоже тяжело запыхтел, поднимаясь на вершину. Попутно пытаясь узнать, куда все так покорно влекутся и зачем.

Никто точно не знал: для чего нужны эти жертвоприношения. Одни полагали, что невидимое для них правительство таким образом пытается решить проблему с перенаселением. Ведь каждый день на этой земле появлялись все новые и новые жители. Глины на всех не хватало. И жрец, который проводил якобы жизненно необходимый ритуал, не был настоящим жрецом, а выполнял роль палача.

Этими размышлениями идущий рядом Витька поделился с Андреевым. Парень говорил, что так думает не только он. Взять хотя бы Буйного - он плюется и все время твердит, что везде одно надувательство. Другие же, наоборот, свято верили в то, что жертвоприношения задабривают злых духов и помогают выжить на суровой земле.

– Иногда я хочу, чтобы жрец выбрал меня, - поделился Витька.

Андреев вопросительно посмотрел на него.

– Столько мыслей в голове, хочется отдохнуть, - продолжил парень.

– О чем ты думаешь?

– О разном. Картинки перед глазами. И кружатся, кружатся. Быстро-быстро. Но больше всего отца вспоминаю. Я его убил.

Этот худой, вызывающий жалость, парнишка способен на такое? Витька рассказал, что он не сразу решился на это. Отец всем мешал жить, все от него страдали. И мать, и сам Витька.

Отец сутками где-то пропадал, возвращался домой пьяный в дребадан, кидался с кулаками и срывал с себя нательные кресты, после чего, как ребенок, забивался в угол и рыдал, закрывая уши. «Шепчут и шепчут», - жаловался он сквозь слезы, потом каялся, и все повторялось заново. Витька говорил без остановки, и казалось, мог говорить так несколько часов. Он хотел выговориться, избавиться от боли, которая, как яд, душила его. И впервые за долгое время его кто-то слушал. В спешке глотая воздух, он продолжал говорить и по-детски обиженно куксился.