– Сейчас нет, в другой ситуации побежала бы, - ответила Эви, налила себе в бокал из бутылки, немного попробовала и пожаловалась. – Гадость.

– Если гадость, зачем пьёшь?

– Ну надо же что-то пить, верно? У них есть здесь хороший алкоголь, как погляжу, - пробежалась она глазами по бутылкам, - но увы.

Осушив свой бокал полностью, Эви оставила всё на столе, прошлась по комнате, после чего пошла в спальню.

– Мэйн, иди сюда!

– Зачем это?

– Не затем, о чём ты мог подумать. Мне не удобно просто кричать через все апартаменты. Оставь там скрытника, чтоб следил и иди сюда.

Ишь ты, раскомандовалась мелкая. Но я сделал как она сказала, мне как бы не ломы просто перейти в другую комнату. А там уже Эви развела руки в стороны и спиной прыгнула на кровать, мягко отпружинив вверх, как на батуте.

– Какая мягкость… а то уже устала от ночёвки на жёсткой подстилке.

– Хера ты неженка, - возмутился я, пристроив жопу на ближайшем кресле. – Раньше ночевала в лесу и ничего.

– Так раньше я и не знала хорошей и богатой жизни.

– Была всегда нищей?

– Ну не всегда, конечно. Когда-то давно я была дочерью крестьянина и была третей по старшинству из пяти. Потому денег особо не водилось, но и не нищенствовали мы.

– Ты никогда не рассказывала об этом.

– Так ты и не спрашивал, - заметила Эви.

– Теперь спрашиваю, - я огляделся. Здесь кто-то даже заботливо оставил закупоренную бутылку алкоголя с двумя стаканами. Блин, может быть и хлебнул бы немного, но не перед заданием. – Так кем ты была до того, как стать разбойницей?

– Разбойницей? – Эви рассмеялась. – Ну скажешь тоже, разбойницей. Я была авантюристкой! А до этого была дочерью крестьянина и крестьянки. Жила на востоке, была одной из двух дочерей, самой старшей. Как исполнилось четырнадцать, уже знала, чего хочу.

– Завоевать мир?

– Путешествовать. Потому, ни сказав ни слова родителям, одним прекрасным утром покинула дом и отправилась в долгое, бесконечное приключение.

– Звучит, как начало эпической истории, - усмехнулся я. – После этого хоть раз видела родителей?

– Ни разу. Подозреваю, что принесу им только горе. Знаешь же, такие, как мы, несут только две вещи…

– Смерть и разрушение, - кивнул я.

– Вот именно. Поэтому пока вся эта эпопея не закончится, я вряд ли покажусь им. Да и умерли они уже, наверное, так что уже и незачем. С братьями и сестрой хоть и была дружна, но не думаю, что стоит вообще видеться с ними. У нас, у каждого своя уже жизнь. А как у тебя всё было? Ты никогда не распространялся о своём прошлом.

– Ну… я…

– Опять увиливаешь? – улыбнулась она. Но потом добавила. – Вижу, что вспоминать не хочешь, прости. Наверное, не самое счастливое детство было.

– Знаешь, если сравнивать с теми же детьми, что родились в рабстве или на улице местных трущоб, то моё детство было просто охуительным. Мало кому бы досталось столь счастливое детство.

– Но в твоём голосе слышится горечь.

– Скажем так, для такого как я, то детство, что выпало мне, показалось не самым счастливым, хотя многим оно бы пришлось по душе. Не хочу ныть.

– Но ты же не ноешь, если тебя другой спрашивает, - заметила Эви.

– Боюсь, что меня воспитали так, что стоит тебе просто поделиться болью на душе или немного рассказать о своих страхах или неприятных ощущениях в прошлом, как ты сразу же будешь считаться нытиком.

– Удивительная логика. Самая подходящая, чтоб воспитать озлобленных людей.

– А разве бывают дети на улицах другими?
– усмехнулся я. – Как по мне, ребёнок – самое худшее существо. Куда умнее животного и при этом куда более жестокое чем человек, без каких -либо моральных тормозов. По мне, так вообще пиздец, да и только.

– Ты таким же был так-то, - заметила она.

– Мне так жаль мою маму. Родила же долбоёба.

– Какой же ты самокритичный, - усмехнулась Эви.

– Очень. Это помогает держать моё настроение в тонусе. Если тебе грустно, посмейся над чем-нибудь. Если смеяться не над чем, посмейся над самим собой.

– Какие глубокомысленные слова, Патрик. У тебя в званиях не было «мыслитель» или чего-то подобного?

Я не стал говорить ей, что у меня в звании было написано «Сказочный долбоёб».

– Может… нечто похожее есть у меня, но я обычно предпочитаю не распространяться о том, что скопилось у меня в званиях. Это как заглянуть в душу.

Я тут же поймал себя на мысли, что примерно так же говорила и Клирия. Показать собственную стату, это как позволить заглянуть человеку тебе в душу. Он может узнать о тебе столько нового, что не факт, порадует его подобное ли нет. И в большинстве своём, что-то мне подсказывает, мир дарит звания чаще, когда другим становится плохо. Чтоб каждый знал, какое же ты говно, хотя совершенно не факт, что дела обстоят именно так.