– Ростик! – позвала она, вытянув шею. – Очнись, братик, не умирай. Я тебе про русалок расскажу.

Брата стошнило, он закашлялся. Евпраксия посмотрела в воду, ища взглядом спасительниц, и уловила что-то похожее на взмах блестящей руки ниже по течению, но то могла быть и рыбина, взыгравшая на поверхности. Что касается отголоска журчащего смеха, то он, конечно же, всего лишь почудился ей, поскольку русалки, как известно, выныривают из воды исключительно по ночам, когда их не могут увидеть люди.

Зима выдалась сырая и слякотная. Только успеет выпасть снег и лечь белым покровом на землю, как уже тает, обращаясь в склизкую слякоть, так что обувь пропитывается водой по самые голенища. Полозья саней рассекают лужи, а ноздреватые сугробы расплываются по дворам и дорогам – ни пройти ни проехать. Если после этого ночью подморозит, а потом ветер ледок отполирует, то приходится идти враскорячку, хватаясь то за стены, то за ограду.

Расположившись возле окна на детской половине, Евпраксия и Ростислав покатывались со смеху, когда внизу кто-нибудь из дворни падал на накатанных дорожках. Чтобы подготовить их, дети поднялись ни свет ни заря и до завтрака мотались по двору. Особенно лихо это получалось у Ростика. Разбежавшись, он разворачивался чуть боком и скользил по снегу, постепенно превращающемуся в лед. Ни бугорки, ни трещины не были помехой для ловкого девятилетнего мальчугана. Евпраксия, хоть и была на полголовы выше, едва за ним поспевала. Пару раз она упала, больно ушибив колено. Зато теперь было ужасно весело наблюдать за слугами.

Первой грохнулась кухарка с бадьей помоев. Следующим оказался конюх, спешивший вывести отцовского Буяна. Но смешней всего упали две девки, пытавшиеся хвататься друг за дружку, пока не повалились обе и долго еще барахтались в снегу, прежде чем сумели подняться.

Когда никто не падал, Евпраксия тоже не скучала. Зеленоватое стекло было неровным, так что одни фигурки растягивались вширь, а другие – в высоту. Как будто смотришь сквозь воду, стекающую по глазам.

– А помнишь, как мы тонули? – спросила Евпраксия.

– Ничего я не тонул, – привычно отрезал Ростислав. – Притворился, чтобы тебя напугать. А ты, дуреха, поверила.

– Это тебе за «дуреху»!

Евпраксия отвесила брату шутейную затрещину. Он отпрянул и показал кулак, шипя, как рассерженный гусак:

– Попробуй еще только! Пракся-плакса! Э-э-э! У-у-у!

Она прыгнула на него по-кошачьи, но он ускользнул за дверь, просунул голову в щель и пропел:

– Видела русалку, проглотила галку, русалка утопилась, галка удавилась!

Евпраксия сделала вид, что собирается схватить брата, и он скрылся из виду, оставив дверь болтаться на сквозняке. Стало слышно, как потрескивают дрова в печи. Евпраксия вернулась к окну и увидела, что две бабы посыпают ледяные дорожки золой. Сделалось скучно. Захотелось позвать Ростислава обратно или отправиться к нему в горницу, но Евпраксия вспомнила дразнилку про русалку, надулась и села у окна с пяльцами и цветными нитками. Никто не поверил ей тогда, несколько лет назад, да и сейчас продолжали считать ее выдумщицей и обманщицей.

Отец, тот даже рассердился, услышав рассказ дочери.

– Ты, Евпраксия, брось это, – сказал он. – Не морочь голову ни себе, ни другим. Вас багром подцепили и вытащили, на что была воля Божья, а не какая-то еще.

– Разве нет русалок? А водяной как же? А щука-кудесница с золотыми плавниками?

– То не божьи твари, а бесовские отродья, – строго произнес Всеволод Ярославич. – Как увидишь их, крестись и моли Спасителя нашего, Христа, дабы избавил тебя от сих видений адовых. Я, дочь моя, тоже блуждал в потемках и всякую нечисть в мысли допускал, покуда Мария мне глаза не открыла…

Он имел в виду свою первую супругу Марию, дочь византийского императора Константина Мономаха, родившую ему двух детей до того, как преставиться. Своего второго брака Всеволод в глубине души стыдился, ибо наличие жены Анны не королевского, и даже не боярского, рода означало, что он, князь всея Руси, любимый сын Ярослава, внук Владимира, правнук Святослава, зять ромейского императора, отмеченный высоким положением и благословением Всевышнего, был вынужден породниться с ханом Осенем, дабы уберечь свое княжество от набегов, но не только не добился цели, а еще и снискал к себе презрение половцев, которые справедливо усмотрели в таком поступке проявление слабости.

Насколько хороша была Анна на супружеском ложе, настолько же она раздражала Всеволода Ярославича в остальном: и нечистоплотностью своей, и неспособностью овладеть грамотой, и тягой к хмельным напиткам. Детей от второго брака князь не мог полюбить по-настоящему, не считал их ровней ни просвещенному Владимиру, ни набожной Янке. Оттого и держал их врозь, как бы отделяя зерна от плевел. Как отец, Всеволод любил и младших чад своих, и даже соборы в честь их рождения возводил, однако больших надежд на них не возлагал. Чего ждать от дочери, которая уж скоро невестою на выданье станет, а по-прежнему в сказки детские верит?

Евпраксия чутко ощущала переменчивое отношение отца к себе. И навсегда запомнила, как он отчитал ее за рассказ о том, как их с братом спасли русалки. Ей было проще признать, что все это лишь померещилось, чем настаивать на своем. Но сколько бы окружающие ни высмеивали ее веру в невидимый мир духов и волшебных существ, она не распрощалась с ними и по сей день, когда стала совсем взрослой. Десять лет исполнилось Евпраксии, и недавно, призвав ее в свои покои, отец сказал, что подумывает о ее грядущем замужестве.