Оптимальная организация повседневности. Люди объединяются в разного рода группы, коллективы и сообщества для решения самых разнообразных рутинных и стратегических проблем. Интимная пара – один из вариантов такой кооперации. Многие повседневные проблемы проще решать вдвоем: гулять, веселиться, ходить в кино, снимать жилье, организовывать питание и т. д. Суть этой житейской мудрости четко схвачена в песне, не теряющей актуальности многие годы:

Понимание социальной структуры как закономерности общественного развития характерно для методологического коллективизма, или холизма (Э. Дюркгейм, поздний Т. Парсонс и Луи Альтюссер). Этот подход жестко отделяет социологию от психологии, представляя социальную структуру как нечто совершенно свободное от субъектности индивидов, «она действует механически поверх их голов» [Porpora, 1998: 339].

Микросоциологические концепции, в свою очередь, обычно выводили за скобки социальную реальность макроуровня как нечто незначимое.

Очевидные издержки двух крайних подходов породили интегративный тренд, или поворот к экзистенциальной повседневности [Штомпка, 2009; Ильин, 2016б], снимающий противопоставление макро- и микроуровней. С одной стороны, индивиды живут в контексте культуры, государственного регулирования, а их индивидуальные статусы определяются принадлежностью к большим группам – нациям, этносам, классам, профессиональным и религиозным сообществам и т. д. С другой стороны, элементы социальной структуры макроуровня (государство, церковь, рынок, социальные группы и т. д.) становятся социальной реальностью только при условии вольного или вынужденного принятия индивидами их статусных предписаний. Иначе говоря, социальные роли исполняются индивидами, которые не могут выйти за пределы влияния тела и психики.

Интимная пара представляет собой социальную единицу микроуровня, логика формирования, воспроизводства и распада которой определяется как отношениями двух индивидов и их непосредственного окружения, так и общим социальным и культурным контекстом, задающим и навязывающим образцы поведения (например, через массовую культуру, отражающую и распространяющую формы «современных» отношений, состояние экономики страны, ситуацию на рынке труда, международную обстановку, режим мобильности и т. д.).

Исследование интимной пары как социальной единицы может опираться и на теорию структурации Энтони Гидденса [Гидденс, 2003]. Социальная структура и действующие индивиды представляют собой не противоположные полюса, а взаимозависимые стороны одних и тех же процессов. Социальная структура существует в виде конфигураций социальных процессов, осуществляемых индивидами, воспринимающими, интерпретирующими и использующими правила и ресурсы. С одной стороны, социальная структура формирует поведение людей, а с другой – она возможна только в виде конфигурации их деятельности. Правила превращаются в поступки и практики, только будучи принятыми индивидами в качестве руководства к действию и усвоенными в качестве личных убеждений и склонностей. Без этого мораль и практическая нравственность развиваются самостоятельными путями.

Если жизненный мир индивидов, выполняющий функции социальной навигации, строится на религиозных принципах, то проектирование пары – достаточно простая задача: Всевышний как главный дизайнер все уже спроектировал, остается только суметь построить отношения по Его плану. А если «Бог умер», как констатировал Ф. Ницше? Из этого следует вывод в виде крылатого выражения, синтезирующего логику романа Федора Достоевского «Братья Карамазовы»: «Если Бога нет, то все дозволено». Этот вывод не обязательно трактовать как конец морали. Он означает лишь то, что мораль в этом случае является продуктом человеческой деятельности, и в ее обосновании нет смысла ссылаться на авторитет Творца. А отсюда вполне логично вытекает принцип, сформулированный Жан-Полем Сартром: человек обречен быть свободным, делать свободный выбор и нести ответственность за него [Сартр, 1989: 327].

Индивиды создают пары, свободно выбирая приемлемые формы интимного сосуществования и неся бремя ответственности за неудачный выбор партнера или своего поведения по отношению к нему. Однако, очистив свою систему социальной навигации от аксиомы Бога, индивиды не могут столь же легко освободиться от глаз соседей по обществу, которых часто раздражает, что чей-то свободный выбор не соответствует их вкусу. Изгнание из рая не является исключительно Божественной прерогативой.

Последствия раздражения для конкретной пары пропорциональны власти того, кто недоволен чужим свободным выбором. Это может быть власть родителей, друзей, коллег, начальства, церкви или государства. В результате свободный выбор делается в рамках доступных возможностей и с учетом ограничений, от которых никак не избавиться. Индивиды в любом случае несут бремя ответственности за принятые ими решения, а ссылки на обстоятельства не уменьшают драматизм последствий, а лишь являются фигурой самооправдания.

Что бы с человеком ни происходило, он пытается найти в этом смысл. Поиск последнего, как показал Виктор Франкл, осмысливший опыт выживания в концлагере [Франкл, 1990], не в природном любопытстве, а в том, что видение смысла облегчает страдания. Стремление к его поиску является врожденной мотивационной тенденцией.

Смысл – это обнаружение логических связей и зависимостей, включающих конкретную ситуацию в более обширный проект. Люди, способные размышлять о своей жизни, рассматривают собственную биографию как часть масштабного проекта, который выходит за скобки, обрамляющие годы жизни. У глубоко верующих это может быть служение Богу, позволяющее надеяться на райскую загробную жизнь. В такой проект порою включается семейная жизнь как сакральное жертвоприношение, подавление греховных позывов плоти и т. п. У неверующих это может быть служение родине, нации, партии и т. д., дающее силы на самопожертвование. Более скромный вариант – включение своей индивидуальной жизни в семейный проект (например, смыслом жизни становится служение супругу и детям, строительство родового гнезда). В крайней форме самая невыносимая семейная жизнь превращается в жертвоприношение во имя семьи и детей.

В. Франкл, с одной стороны, считал стремление к поиску смысла врожденным, а с другой – отмечал экзистенциальный вакуум как ситуацию, в которой человек не осознает смысла своей жизни. Большинство людей, видимо, не склонны к размышлениям в масштабных терминах смысла жизни («Зачем я живу?»). Потребности практики обслуживаются здравым смыслом, который не нуждается в таких философских категориях. Экзистенциальный вакуум порождается не только тем, что ищущий человек не может найти смысл своей жизни, но и тем, что он это и не пытается сделать.