Шрифт:
Детство Пушкина
Тропинка философов
1
Тропинка философов (нем.).
Над могилой Первого Мая
Тринадцать
Поэма
Любит, любит кровушку
Русская земля.
Анна АхматоваПусть всегда будет водка,колбаса и селедка,молоко и кефир…Вот тогда будет мир!Из советского фольклора
1
«Во поле девчоночкаидет,в подоле ребеночканесет».Песенка старинная,словно трель сверчка,словно стеариноваясвечечка.Ай, люли, люли, люли…Кто себя не соблюли,кто себя в стогах, в кустахпозволяли тискать,подготовьте-ка врастягподолы для писка!Есть у каждой песенкитайные причиночки,как в цветах есть пестикии тычиночки.Видно, было чисто полеи девчоночка с дитем,ну а что случилось после,где услышим, где прочтем?И совсем неудалаяэта песня в кабакахродилась при Николаеили при большевиках?Но детишек почему-тосквозь любые временав подолах таскают смута,голодуха и война.Шла девчоночка, рыдая,ковыляя в ковыле,а девчоночка другая —крохотулечка нагая —чуть дышала в подоле.Но потом как одурела,заревела,корчась ртом,что за разница — до рево —люции или потом.В чем же смысл всех революцийи кровавых их следов,если кровь и слезы льютсядо, во время, после, до…Неужели кровушказалилатебя, рева-ревушка,в люльке подола?Может быть, на мертвом ликетихо высохли ручьии навек застыли в крикегубы чистые, ничьи?Доросла ли до любови,или гибель подсеклаугодившие под бровидва большущих василька?Может, зная, что не вырасти,что от голода умрет,разрешила себе вырыдатьсянаперед?Или съели родичис голоду по-волчьивсю ее, до родинки,где-нибудь в Поволжье?Может, неопознанную,словно в черный зев,запихнули под землю,пожалев, не съев?Может быть, невыносимаяжизнь тянулась у нее,и в девчонках изнасиловали,с хряском бросив на жнивье?Может быть, оплакивалавзрослую себяи погибла в лагере,мерзлоту долбя?Крохотулечка ревела,и на выреве такомличико побагровело,словно красный флаг комком.Что все революции!После всей резниснова ревы лютыена полях Руси.Вновь идут девчоночки,словно в кандалах.Вновь у них ребеночкив подолах. 2
Над Белым домомтрехцветный флаг.Идут тринадцать работяг.Один мордатый, один худой.Один поддатый, хотя седой.Мордатый — злющий,нудит, сопя,на всех плюющийи на себя.Бывший цековскийсанузлист,он сам таковский,но монархист,и жириновскийактивист,но папа — псковский,а не юрист.Ну а худущий —демократ,он завидущийк тем, кто мордат.Ну а поддатый,как рубль помятый,по слухам, бывший аристократ,по кличке просто Денатурат.Афганец мрачный,жилец барачный.Летал с Руцким.Но тот стал вице,а как пробитьсяк верхам таким?Молчун-афганец — угрюм, суров.За ним поганец — враль, сквернослов,любитель выпить на шермачка,то большевиствуя,а то фашиствуя,а то разыгрывая дурачка.А за поганцем,горя румянцем,одноразмерные два близнеца,и оба – верные ленинца.За ними красный, —но не от убеждений,а от приятных времяпровождений,чуть с фиолетинкой, как бурак,рыбак-мормышечник, здоровяк,наколку синюю не содравс мохнатой лапищи: «Борис, ты прав!»А рядом – гляньте —ему не брат,утробный анти —демократ.Он себя чувствует как обворованный.Он тоже временем татуированный,и на одрябнувшей его руке,как будто пробуя свои возможности,то увеличивается, то съеживаетсятоварищ Сталин на мускулке.Идет философпо кличке «Философ».От всех вопросовон малость подусох.Он презирает любую власть,как негодяев,и потайная его страсть —Бердяев.Но нынче в уличные музыкантыуходят Гегели, уходят Канты,а наш мыслитель, видать, не зряумней устроился — в слесаря.Тоскуя по Руси великой,умом — тунгус, поныне дикой,похмельный «памятник» блажит,что голливудская актрисапрокралась в Кремль, как будто крыса,и ею в мозг царя Борисабыл вставлен электронный «жид».А замухрышный слесарекизрек:«Уж лучше бы для слесарейвсех неплательщиков-царейплатящий вовремя еврей».Мормышечник им заорал:«Бориса нам послал Урал!Он – глыба! Он – гранитный надолб!Нам на него молиться надо б!»А Философ ему: «Валюн,лоб не разбей о сей валун!Но коль Россия еле цела,себя вините — не Ельцина!Нельзя свободочкуна Русихлестать, как водочку, —отрависси!»Афганец буркнул: «Свобода – тварь.Не Ельцин — доллар в России царь».У монархиста-санузлистаиз морды выскочило злисто:«Были Романовы, была династия.Теперь – кармановы и педерастия…»А оба ленинца сплеча:«Эх, нам бы снова Ильича».Ну а поганец с тоской звереныша:«Нам бы Адольфа Виссарионыча!»И лишь поддатый,как рубль помятый:«Вот мне бы лично — Поллитрича!А остальные нам всем на ча!»Марш-марш назад,наш русский зоосад! 3
Это было, это было.Не забудьте месяц, год.Позабыв, мы только быдло.Если помним, то народ.Что ты, лист, уже рыжавый,вместе с ржавой жестью крышнад Москвой и всей державойтак пугающе дрожишь?Облетело столько истин —видно, ложь внутри была,и республики, как листья,облетели со ствола.Чьи-то лица опадают,опадают орденаи куда-то пропадают,как пропала вся страна.Где же ты, одна шестая?Гимн, что больше не поем,разве выдумка пустаяо величии твоем?Оказалось, что свободалишь для хапанья нужна,что советского народанет, а только племена.Оказалось — лишь мечтатель,Брежневу меливший кий,евтушенковский читатель —тракторист ставропольский.Не тоскует ли о пашнеэтот, изменивший век,слава Богу, не пропавший,но опавший человек?Почему в деревьях трепет?От предчувствия чего?Новый Девяносто Третийспрыгнул со страниц Гюго.И в два века расстояньене считается ничуть,ибо противостоянье —человеческая суть.Люди флаг трехцветной мастирвут, хватая по куску,и две власти, две напастиразодрали всю Москву.Люди грязь ногами месят,кровь месить уже хотят.Заварушки любит месяцпо фамилии Октябрь.Кровью он еще не хлюпал,прыгнув некогда под ревчерез три-четыре трупамальчуганов-юнкеров.Но над бабьим батальономгогот пьяной матроснибыл октябрьским эмбриономдолгой будущей резни.И теперь не без подвоха,словно с бешенством шприцок,вновь подсунула эпохаэтот месяц-месяцок.И для заварушковедановый матерьял готов:победителей победапревратила во врагов.Властью можно подавиться.Не боясь такой цены,в президенты хочет вице,президент хотит в цари.А чего Россия хочет?Не молчи… Шепни… Ответь…Но пугают вдовьи очинехотением хотеть.И глядит она убито,всеми позабытая,у разбитого корытав зеркало разбитое.И подите разберите,чего больше от кручин —или трещин на корыте,или на лице морщин… 4
Идут тринадцать работяг.Что впереди? Опять Гулаг?Вся Русь, где столько казнено, —на Лобном месте казино.Словно заплатки на порткикругом ларьки, ларьки, ларьки.Что позади? Цари, царьки,самая в мире лучшаяпроволока колючая,палачи, салтычихи,стукачи, стукачихи,политбюрошные,в похожести почти нарошные,вожди…Неужто это и впереди?Кругом сплошная макдоналди– зация.Не пропади,нация!Свобода, свобода, и даже с крестом,но разве с Христом?Идут тринадцать работяг.Между собой у них напряг.Не каждый каждому добряк,но каждый водочкой набряк,а инструменты бряк да бряк,стоит сплошной «так-перетак».Как дальше жить? Или никак?Где наша слава?В России — сварастольких Россий.Но среди блевасвой лик Рублеваподъемлет некто тринадцатый.Странный тринадцатыйпарит, скорбя,над трепом нациипри трепанациисамой себя.Где ее сила?Она, бесстыжиха,свой череп вскрыла,а он — пустышка.Там, где, казалось,был умный лоб,вдруг оказалось —нет мыслей. Стеб.Но он — тринадцатый,не дармоед,на стеб не тратится —а думает.Он вроде Мышкинадитя-изгой,непредумышленносовсем другой.Кто он – тринадцатый? Поп-диссидент.Сидел лет восемь — не досидел,потом кадилом в церквах не тряс,а вот подался в рабочий класс.Не зарабатывал Христом на хлебили политикой, как братец Глеб,и полукличка полувсерьезк нему приклеилась: «Наш Христос».И замечали — его ключгаечныйпорою испускает луч,чуть-чуть пугающий…Вот вам Россия! В ней все – внатяг!Идут тринадцать работяг.Чего-то где-то там прорвало.Чинить — бессмертное ремесло.В катастрофические моментычто нужно? Руки да инструменты.Чинить придется и в апокалипсис,но мы спасемся, если покаемся.Недопокаявшийся народнапрасно чинит водопровод.Дозакалялась до дырок сталь.Что снова лопнуло? Теплоцентраль.Революционный не нужен шаг,а нужно несколько работяг.В руках — отвертки и пассатижи,а морды просят: «Ну, посади же!»Идут вразвалку, лениво треплются,идут по родине, разбитой вдребезги,как по осколкам большой витрины,где были будущего смотрины.Что ж вы, республики, разбежались?На русских, что ли, разобижались?А нам обидеться на кого?Да вроде не на кого. Никого…Но если нету СССР,кто был товарищ, не станет сэр.Эволюционный держите шаг!Неугомонный в самих нас – враг. 5
Важней всех в мире черных «лимо»,когда политики всей мимоколяска движется с дитем…Потом, политика, потом.О, как прекрасно после родовсо странно легким животомбыть на виду у всех народов…Потом, политика, потом.Куда, девчоночка с «Трехгорки»,с коляской, радуясь дитю?Не оступись на дынной коркеиз тех республик, что «тю-тю».И вы, колесики коляски,поосторожней на земле,порой способной накалятьсятак, что детей печет в золе.Коляска, бережней, помягче,пружинами тихонько пой.Помедленней, в тебе не мальчик,не будь поспешной и слепой.В тебе девчоночка другаялежит – не разберешь лица,еще и не предполагая,что не увидеть ей отца.Кто был отец – не все равно ли.Ее он бросил – хоть бы хны.Тем, кто сирот плодит без боли,что до сиротства всей страны!Но есть другое слово – «отче».С неопустевших тех гвоздейотца невидимого очиглядят на брошенных детей.Но настоящее так ветхо,а небо – ненадежный щит.Комочек будущего векав пеленках прошлого пищит.О, было вовсе не шутейно,когда, дымясь, разверзлась твердьи та коляска Эйзенштейнакрасиво поскакала в смерть.А кто в ней судорожно плакал,сжав соску в сморщенной горсти?Быть может, тот, кто от ГулагаРоссию мог потом спасти?Поосторожнее, коляска,катись по городу Москве,где эхо танкового лязгав летящей по ветру листве.Куда идут сегодня танки?Неужто вновь на Белый дом,на демократии останкиили на тех, засевших в нем?Коляска ближе танков к Богу.В коляске век, что все мы ждем.Дай ей, политика, дорогу!Потом, политика, потом.