Тем не менее, ряд проблем препятствует росту отрасли. В частности, в российской сфере отсутствуют профессиональные стандарты и законодательство, а также низкий уровень прозрачности бизнеса (Lipley, 2012). Кроме того, похоже, эта область не развивается одинаково по всей стране, поддерживая геополитический подход (Цецура, 2009) для изучения различных практик по связям с общественностью в одной стране. Epley (2012) цитирует ведущего специалиста по связям с общественностью, который считает, что в России практика связей с общественностью за пределами Москвы несколько «наивна», тогда как PR в столице «более изощренный, агрессивный и циничный».

Хотя российские пиар-отношения возникли в эпоху глобализации и находились под влиянием западного пиара, тем не менее, отечественная практика отражает их уникальную национальную культуру (Guth, 2000). В отличие от западной культуры мозга, Россия – это скорее культура сердца, или культура, которая не обязательно верит, что все может быть определено количественно (L. Grtinig, 2008).

Измерение и оценка связей с общественностью, казалось, было проблемой, которая особенно ясно продемонстрировала различия между Западом и Россией. В то время как Запад, похоже, считает количественные подходы более обоснованными и надежными, чем качественный анализ, Россия склоняется к культурным методам оценки, включая рефлексивность.

Методы PR в России, основанные установления дружелюбия, союза и когнитивного диссонанса сигнализируют не только о специфике культуры с высоким контекстом (Hall, 1976), но и о слабой бизнес-культуре (McCarthy et al., 2008). В свою очередь, хрупкая бизнес-культура отражает устаревшую экономическую структуру (de Vries & Shekshnia, 2008).

Независимо от географического положения российские специалисты по связям с общественностью намерены играть ведущую роль в решении основных социальных проблем и построении социальной гармонии (Epley, 2012). Систематические исследования по связям с общественностью в России были направлены на анализ лучших практик и лидеров, которые позволяют эффективно исследовать глобально-локальный континуум (de Vries, 2001). Эта задача не из легких ни в одной стране, а тем более в России с ее постсоветским наследием. В российских организациях по-прежнему доминирует подход «жесткой любви» (McCarthy, Puffer, May, Ledgerwood, & Stewart, 2008) или всеобъемлющий контроль лидера. Культура страха также подавляет организационные изменения. Работники избегают проявлять инициативу или обмениваться идеями, опасаясь ошибок или проявления превосходства над руководителем (McCarthy et al., 2008).

Между тем, самым сильным препятствием, влияющим на лидерство в российских организациях, является государство, враждебное вторжение в деловые операции (McCarthy et al., 2008).

Лидерство по связям с общественностью на организационном уровне может стать фактором преодоления советского административного наследия и адаптации к потребностям рынка (Dixon, Meyer & Day, 2007; McCarthy et al., 2008). Действительно, Басс и Басс (2008) утверждали, что лидерство может стать единственным наиболее важным фактором успеха или неудачи организации. В неконкурентоспособной экономике России.

Роль лидеров становится критически важной в организации процесса адаптации к новым технологиям и окружающей среде (Bass & Bass, 2008). Ульцнков (2002) обнаружил, что отличные лидеры в России демонстрируют харизму, индивидуальный подход и интеллектуальное стимулирование. Принимая во внимание российскую коллективистскую культуру, слабый рынок и обстановку неопределенности, харизматическое лидерство представляется наиболее эффективным для достижения организационных целей (Еленков, 2002). Это предложение поддерживает гипотезу Басса (1985) о том, что харизматическое лидерство подходит лучше всего выбранным организациям, работающим в турбулентной внешней среде.

Постсоветская Россия характеризуется двумя новыми тенденциями: борьба простых людей, сводящих концы с концами, и широко распространенное увлечение знаменитостями (Goscilo & Strukov, 2011). Нынешнее политическое руководство способствовало формированию культуры знаменитостей в России (Goscilo & Strukov, 2011). Гламур, побочный продукт культуры знаменитостей служит в качестве новой «утопии» России. Политическая повестка дня заключается в создании новой идентичности, «homo glamurkus, вместо homo sovieticus», в создании нового среднего класса, «включающего владельцев экономического и социального богатства» (Goscilo & Strukov, 2011, p. 4).

Не удивительно, что российские бизнесмены активно ищут возможности для рекламы. Не имея знаний о нормативных связях с общественностью, они считают, что воздействие средств массовой информации является не частью связей с общественностью, а самой связью с общественностью. Один из бизнесменов новой эры, Покапенко (2012), открыто призвал руководителей организаций к специалистам по связям с общественностью и стал представителем своих предприятий.

Тысячам пользователей социальных сетей, включая некоторых лидеров по связям с общественностью, опрошенных в этом исследовании, «понравилось» предложение Потапнекоса (2012). Критическое отношение к сфере связей с общественностью не является новой находкой. Как специалисты по связям с общественностью, так и сами специалисты по связям с общественностью в течение ряда лет критиковали практику связей с общественностью в России (Erzikova & Berger, 2006).

Современные специалисты по связям с общественностью в России дистанцируются от «доисторического грязного политического пиара 1990-х годов», массы в России все еще подозрительно относятся к идеям фиксации связей с общественностью. Особенности государственных институтов в России влияют на тенденции развития PR в России. В связи с тем доверие к государственным институтам в России является самым низким в мире (Шлапентох, 2006), коммуникации, инициируемые различными организациями, часто не дают ожидаемого эффекта среди обычных людей. Политическая, экономическая и социальная ситуация в стране привела к тому, что россияне превращаются в «PR-стойкую аудиторию», то есть уровень восприимчивости современны PR-технологии в России является достаточно низким.