Положение Витгенштейна в философской среде также было двойственным. Он ничего не опубликовал, кроме принесшей ему известность первой работы с причудливым названием «Логико-философский трактат» (1921 год), поэтому отрывочные сведения о тех новых, оригинальных идеях, которые он развивал в 1930–1940-е года, мы черпаем лишь из его лекций, представлявших собой, по словам очевидцев, сеансы размышления вслух, сопровождавшиеся многочисленными паузами, и устных рассказов его бывших студентов. Все это привело к тому, что вокруг витгенштейновской философии образовался ореол таинственности, поддерживаемый благочестивым усердием его учеников. Что же такого особенного он говорил?

Однако давайте проявим здравомыслие и поостережемся делать из Витгенштейна советского шпиона! Если он и в самом деле им был, то сей факт наводит на размышления не столько о Витгенштейне, сколько об изъянах нашей эпохи, к которой он, по его собственному признанию, не испытывал «никакой симпатии» [1] .

И тем не менее вышеупомянутый ореол таинственности возник в основном по причине того, что судьба творческого наследия Витгенштейна сложилась парадоксальным образом. Необходимо в полной мере осознать присущую ему неоднозначность, прежде чем переходить к самому главному.

Как известно, Витгенштейн был австрийцем, пропитанным духом Вены начала XX столетия – Вены Шницлера, Крауса, Музиля. На его глазах движение «Сецессион», додекафонная музыка Шёнберга и психоанализ Фрейда восставали против буржуазной напыщенности. Сам Витгенштейн в молодости читал Шопенгауэра и О. Вейнингера.

Тем не менее философский талант Витгенштейна раскрылся не на родине, а в Великобритании – в кембриджской интеллектуальной среде, которая разительно отличалась от венской. В Кембридже Витгенштейн оказался в одном ряду с великими реформаторами логики: Расселом и его alter ego из Германии Фреге. Вначале философия Витгенштейна воспринималась в качестве одного из искусных способов решения философских проблем, поставленных этой революцией в области логики; именно так «Трактат» и последующие витгенштейновские идеи долгое время рассматривались в англосаксонских странах. Тем, кто не имел понятия о новой логике и о ее влиянии на философию, Витгенштейн казался труднопостижимым философом-логиком, оторванным от куда более значительных вопросов, которые заботили, к примеру, немецких философов и их французских эпигонов. Поэтому в 1950–70-е годы его работы исследовались и снабжались комментариями преимущественно в англосаксонских странах, на основании чего были отнесены к так называемой аналитической философии, которая занимается главным образом философией языка и философией науки.

Разумеется, при этом упускалось из виду, что Витгенштейн привез с собой в Кембридж проблемы, волновавшие уходящую Австрию и особенно Вену. По большей части это были этические проблемы, которые находили у Витгенштейна внутренний отклик. Временами они проступают в его сочинениях – особенно в личных дневниках, – но не становятся предметом систематической философской разработки (по важным причинам, о которых будет сказано позже) и потому на первый взгляд могут показаться второстепенными. Однако по мере обнародования этих рукописей и дневников становилось все более очевидным, что у работ Витгенштейна существует некое подобие изнанки, которая как бы отсылает к его мятущейся личности. На существование этой «изнанки» указывает сам Витгенштейн в письме к издателю, которому он послал рукопись «Трактата»:

«[В предисловии] я хотел написать, что моя работа состоит из двух частей: к первой из них, представленной здесь, нужно добавить все то, что я не написал. Именно эта часть является самой важной. Моя книга очерчивает границы Этики, так сказать, изнутри… В общем, думаю, что, смолчав, я повторил то, о чем сегодня многие без толку говорят».

Эта скрытая часть творчества Витгенштейна нашла свое воплощение в его собственной жизни, которая, казалось, была подчинена постоянному стремлению убежать от притворства и лжи – от всего того, что походит на интеллектуальную и моральную нечестность. Создается впечатление, что Витгенштейн находился в беспрестанном поиске некоей моральной (и понятийной) ясности, тщетность которого была обусловлена неотступно преследовавшим его чувством неудовлетворенности собой. Если прибавить к этому убежденность Витгенштейна в том, что о подобных вещах невозможно говорить осмысленно, то неудивительно, что такое множество биографов подчас с подозрительным удовольствием изучают его жизнь, как нельзя лучше являющую собой часть его философии.

Таким образом, становится понятно, отчего образ Витгенштейна оказался столь запутанным: с одной стороны, мы имеем дело со строгостью мысли, погруженной в проблемы, которые многие философы, особенно во Франции, постигают с трудом. С другой стороны – перед нами персонаж, жизнь которого была необычной, а личность – загадочной. Биографические данные приведены в книге лишь с целью познакомить читателя с некоторыми фактами, которые, будем надеяться, позволят удовлетворить его, безусловно, законное любопытство и помогут отличить правдивые истории о Витгенштейне от вымышленных.

Людвиг Витгенштейн родился 26 апреля 1889 года в Вене. Его прадедушка по отцу, Моисей Майер Витгенштейн, служивший управляющим в имении у графов Сайн-Витгенштейнов, по-видимому, взял фамилию Витгенштейн после выхода в 1808 году указа Жерома Бонапарта, который обязывал евреев обзавестись фамилиями, так что аристократы Витгенштейны и предки Людвига, о которых пойдет речь далее, не состояли в родстве друг с другом. Моисей Майер Витгенштейн поселился в начале XIX века в Корбахе (в немецкой земле Гессен, на сотню километров севернее Франкфурта), и именно в этом городе в 1802 году родился Герман Витгенштейн, дедушка Людвига. Герман обратился в протестантство, вероятно, перед женитьбой в 1839 году (на Фанни Фигдор, которая происходила из семьи богатых венских евреев и также приняла протестантство в 1838 году). Он был успешным предпринимателем, сделавшим состояние на торговле шерстью: покупая шерсть в Центральной Европе, он перепродавал ее в Нидерландах и Великобритании. Прожив около десяти лет в Лейпциге, пара перебралась в Вену. У них было десять детей, в том числе Карл (шестой по счету ребенок, родившийся в 1847 году), отец Людвига. Все их дети многого добились и пользовались уважением в венском высшем обществе.

Жизнь Карла складывалась не так, как у его братьев и сестер. В 18 лет, вероятно не желая получать образование, на котором настаивал его отец, он убежал со скрипкой и 200 флоринами в кармане в США, где зарабатывал себе на жизнь посильным трудом. Через два года Карл возвратился на родину, преисполненный восхищения перед американской деловитостью. Выучившись на инженера и проработав несколько лет в этой профессии, он занялся предпринимательством и за несколько лет построил огромную металлургическую империю, сделавшую его австро-венгерским Круппом. Он собрал значительное состояние и отошел от дел в 1898–1899 годах. А в 1913 году скончался от рака.