– И где же вы нашли такую ценность? – продолжал допытываться Окладин.

– А я не искал, мне ее домой принесли.

– Кто принес?

– Юная и красивая девушка. К сожалению, я даже имени ее не успел спросить, испарилась, как фея.

– Как у этой прекрасной феи оказалась такая редкая книга? Почему она принесла ее именно вам?

– Хотите верьте, хотите нет, но я и сам ничего не знаю. – Пташников для убедительности приложил руку к груди. – Примерно в полдень раздался звонок, открываю дверь и вижу девушку с белой сумкой через плечо. Спрашивает меня: «Здесь живет Иван Алексеевич Пташников?» Удостоверившись, что это я собственной персоной, вынимает из сумки сверток, протягивает его мне и говорит: «Меня попросили передать вам. До свидания». И тут же ушла. Возвращаюсь в комнату, разворачиваю сверток – и вижу эту книгу. Представляете мое изумление?

Чуть было не побежал за этой прекрасной незнакомкой в домашних тапочках, да вовремя спохватился, что при ее молодости и в моих летах это была бы погоня, обреченная на неудачу.

– А письмо? Какое-нибудь письмо было?

– Абсолютно ничего: ни письма, ни записки, ни обратного адреса! Но зато в самой книге есть такие удивительные пометки, – вы представить себе не можете. Сейчас я принесу печенье к чаю и покажу их, – с этими словами Пташников ушел на кухню.

Сразу, как только он сообщил о неожиданном подарке, я понял, кто эта девушка и кто был предыдущим владельцем книги. Таким образом Старик продолжал в точности выполнять данные в письме обещания: за участие в расследовании Пташников, как и я в свое время, уже получил «гонорар» в виде уникальной, редкой книги.

Поэтому я не задал краеведу ни одного вопроса – мне и так все было ясно. Однако мое молчание вызвало подозрения Окладина: он бросил на меня несколько выразительных взглядов, а когда Пташников вышел из комнаты, не удержался и спросил:

– Вы ничего не хотите сказать по поводу этой загадочной истории, которую нам поведал Иван Алексеевич?

Мне стоило большого труда ответить на его вопрос как можно бесстрастней:

– Я очень рад за Ивана Алексеевича, что он стал владельцем такой ценной книги.

– И больше ничего не добавите?

– Конечно, эта история с подарком от неизвестного человека выглядит загадочно, но, думаю, со временем все разъяснится.

– Что ж, если вы так считаете, то, наверное, так оно и будет.

По выражению лица Окладина мне стало понятно: он о чем-то догадывается, но выпытывать, как я причастен к истории с подарком, не намерен. В настоящий момент такая позиция вполне меня устраивала.

Вернулся Пташников, и мы втроем склонились над книгой. На внутренней стороне переплета стояла подпись владельца – «св. В. Корсунский». Кроме самого «Слова о полку Игореве» в сборнике находилось несколько изданий начала XIX века: карта, изображающая часть древней России до нашествия татар из «Исторического исследования о местонахождении древнего Российского Тмутараканского княжества А.И. Мусина-Пушкина», «Исторические разговоры о древностях Великого Новагорода», статья, напечатанная на латыни, и три «Слова», произнесенные по случаю избрания и присяги судей в Ярославской губернии.

Жалко и чуждо выглядели эти «слова», претендующие на шедевры русской словесности, рядом со «Словом о полку Игореве».

– В девятнадцатом веке Корсунские были известны в Ярославле как потомственные священники. В местном архиве. сохранились проповеди Н. Корсунского, а сын этого известного проповедника был редактором «Ярославских епархиальных ведомостей» и преподавал в духовной семинарии греческий язык – в той самой семинарии, где до этого был ректором Иоиль Быковский. Самое интересное в сборнике – около пятидесяти помет и записей на полях «Слова о полку Игореве». – Краевед взял книгу, перелистал несколько страниц. – Большинство помет касается колебаний в мусин-пушкинском издании некоторых букв, причем сделаны они опытной рукой, профессионально. А есть замечания прямо-таки удивительные.

– Вы можете привести конкретные примеры? – недоверчиво спросил Окладин.

– Пожалуйста. Вот на тринадцатой странице «Слова о полку Игореве» напечатана фраза: «Рускыя плъки отступите», которая не соответствует смыслу событий. Сейчас во всех изданиях в этом месте печатается «оступиша» или «обступили». Неизвестный автор пометок дает очень близкую поправку – «обступиша». Не правда ли – удивительная прозорливость?

– Этот Корсунский умел логически четко мыслить – вот и все объяснение.

– Представим, в этом случае так и было, – снисходительно согласился краевед. – Но смотрите, что происходит дальше. Объясняя непонятную фразу «заря свътъ запала», автор помет ставит на полях слова-синонимы «уронила», «загасила», то есть опять дает толкование, близкое или равнозначное современному.

Однако и эти примеры не произвели на историка большого впечатления:

– Тут можно было догадаться по смыслу.

– Ладно, перелистаем еще несколько страниц, – набрался терпения Пташников. – Вот владелец книги спорит с первыми Комментаторами «Слова о полку Игореве», которые перепутали детей Мстислава Ростиславовича с детьми князя «Мстислава Владимировича Мономахова сына», и на полях иронизирует: «Но они все умерли ранее: разве ето не дети ли Мстислава Ростиславовича?» Но самое любопытное примечание – на тридцать восьмой странице, где слово «бебрянъ» переводится как «толковый». Полтораста лет потребовалось исследователям «Слова», чтобы сделать этот правильный перевод! – торжествующе посмотрел краевед на Окладина.

Но тот опять не разделил его восхищения:

– Автор этих помет был образованным человеком, хорошо знал древнерусский язык и историю.

– И только потому сделал такие удивительные наблюдения?!

– Конечно. А какое объяснение намереваетесь дать вы?

– Этому можно дать только одно объяснение: владелец книги еще до издания «Слова о полку Игореве» держал в руках древний список, благо он тоже был из Ярославской семинарии, которую возглавлял архимандрит Иоиль Быковский. Не исключаю, что он переписывал этот список, изучал его, поэтому с такой легкостью подметил ошибки в мусин-пушкинском издании. Думаю, не случайно в книге оказалась карта из работы Мусина-Пушкина о Тмутараканском княжестве – она как бы подтверждала, по мнению владельца книги, достоверность «Слова о полку Игореве», в котором это княжество упоминается. Можно сделать и другое, более смелое предположение, что у владельца книги был еще один список «Слова», по которому он сверил мусин-пушкинское издание. Но я воздержусь выдвигать эту версию, поскольку никаких доказательств у меня нет. Первое предположение опровергнуть трудно, и я настаиваю на нем: владелец книги видел список «Слова о полку Игореве» до того, как его приобрел Мусин-Пушкин.