Итак, я должен добиваться своего законного права. Решить это легко, а вот сделать? Без поддержки дядюшки Сэма не стоит даже и пытаться. А значит, следует ждать, ждать и ждать. Так же, как ждала своего часа Прекрасная Иннанна. Ждать хотя бы какой-нибудь весточки.

А пока и ее нет — окрестить сына, как и было задумано. Хорошо, что джипси, во всяком случае джипси нашего табора, православны и по-своему набожны. Ляля, например, крещеная. Что же касается меня… Спасибо моей деревенской бабушке по маминой линии, которая настояла на том, чтобы меня окрестили, несмотря на то, что родители были атеистами.

Мы приближались к кафедральному Собору космического Храма Николая Романова Великомученика. Зрелище Храм представлял собой поистине величественное. Что и говорить, православная церковь всегда умела поражать воображение своих прихожан архитектурными изысками и масштабностью. Правда, сперва, издалека, формой он напомнил мне рыбацкий поплавок, но, чем ближе мы подлетали, тем более грандиозным он становился…

И тем более знакомыми казались мне его очертания. Наконец я понял. Это же копия Софийского собора! Когда-то главный храм православия — Софийский собор был воздвигнут в Константинополе силами шестнадцати тысяч рабочих. Затем, в пятнадцатом веке, после двухмесячной осады он был захвачен турками и превращен ими в мечеть. Такое вот поругание христианской святыни. Я читал об этом и видел фотографии мечети святой Софии.

Помню даже, что в ходе осады турки применили там непревзойденное достижение военной техники — пушку Бомбарду, из которой палили по стенам Константинополя до шести раз в день снарядами метрового калибра… В пятнадцатом веке!

Вот, значит, каким образом через десять веков вернули себе православные христиане утраченную некогда святыню. Очень просто: построили ее в другом месте, в космосе. А отсутствие силы тяжести позволило архитекторам сделать то, что на Земле было бы невозможно. Новый Храм был двойным: он симметрично повторяд себя, словно бы отражаясь в зеркале воды.

Купол с главой и крестом, так называемый барабан с витражными окнами, базилика с примыкающими к ней полукуполами и сводчатой аркой, а затем — все в обратном порядке: полукупола и сводчатая арка, барабан и вновь купол с главой и крестом… Словно игрушка-перевертыш. Длиной, правда, не менее пяти километров. А Софийский собор, насколько я помню, был семидесяти семи метров высотой, но и он потрясал при этом своей грандиозностью и великолепием.

Храм был хорошо подсвечен благодаря десяткам вращающихся вокруг него спутников, оснащенных мощными прожекторами. Но в отличие от прочих космостанций. Храм не мигал соблазнительными рекламными огнями, не привлекал к себе внимание радиопеленгами на всех волнах:.. Он просто был. Как данность. И эта его величественная скромность являлась как бы лишним напоминанием людям о Боге. Который есть независимо от того, верят в Него или не верят, поклоняются Ему или нет, любят Его или не любят… Рядом с этим колоссом грузовик моего джуза выглядел примерно, как муравей возле громадного лесного муравейника.

И чем ближе мы подлетали к Храму, тем большее восхищение он у меня вызывал. Теперь мне уже стало видно, что его стены снаружи стилизованы под кирпичное покрытие. А в огромных цветных витражах уже с расстояния нескольких километров можно было разобрать изображения библейских сцен.

Церковь осталась церковью: взяв на вооружение все достижения науки и техники, она старательно стилизовала их в своем консервативном духе, подчеркивая этим незыблемость древней веры. Резко бросалось в глаза лишь одно внешнее отличие каждой из половинок этого исполина от их стамбульского прообраза: на барабанах, в промежутках между витражами, в специальных углублениях, плотно прижавшись друг к другу, таилось множество стандартных космошлюпок. Но это объяснялось соображениями безопасности.

Нет, все-таки и своеобразный радиопеленг имел место: из модуля связи доносились торжественные звуки литургии. Цыгане, затаив дыхание, толпились в штурманской рубке, Ляля прижалась щекой к моему плечу, а Гойка уверенно повел корабль к одному из сотни стыковочных модулей. Замолчал даже непрерывно лопочущий что-то Ромка, когда Брайни, с успехом выполняющий обязанности няньки, взяв его под мышки, вынул из манежика, приподнял над головами и повернул лицом к экрану. Сперва замолчал, а потом засмеялся.

— Хороший знак, сродственничек, — заметила Аджуяр, как всегда, незаметно оказавшаяся рядом и всем своим видом показывающая, что от нее нет и не может быть тайн.

— Домик, — пояснил Брайан Ромке. — Красивый Домик? — Его глаза возбужденно блестели. Еще бы, с каждым метром приближения к Храму он приближался и к собственному освобождению. Его родители, скорее всего, уже потеряли всякую надежду когда-нибудь лицезреть свое чадо живым, послать же о себе известие мы ему не разрешали: власти могли быть в курсе истории с его похищением и без особого труда сумели бы тогда вычислить нас.

— Обрадовался? — не отрывая взгляда от экрана, усмехнулся Гойка. — А зря. Увидишь в этом «домике» распятого еврея, поймешь: тут не шутят.

— Умник, — огрызнулся Брайан, отдавая Ромку Ляле. — Я, между прочим, немножечко крещенный.

— То-то и оно, что немножечко, — отозвался Гойка, с первой встречи сохранивший к Брайану ироничное и слегка презрительное отношение. — Так. Внимание, ромалы. Приготовьтесь, сейчас тряхнет.

… Крещение здесь оказалось делом безумно дорогим. Но обижаться не приходится, все ж таки центр православия, самый роскошный его Храм. Это как в двадцатом веке было бы провести дружескую вечеринку в Кремлевском Дворце съездов…