Андрей начинает видеть жуткие сны, которые хочется забыть. Но они возвращают к прошлому двухлетней давности – временам, когда герой жил ярко и полнокровно. Теперь он догадывается, что прежняя счастливая жизнь закончилась не сама по себе – её отобрали.
Другой Андрей не тоскует о прошлом. Уже два года он наслаждается жизнью, ради которой когда-то научился проникать в чужие сновидения. Но однажды его место в реальности случайно занимает бывший хозяин, и это заставляет вора защищать присвоенное.
Сможет ли один Андрей вернуть прежнюю жизнь, и отдаст ли её второй?
Содержит нецензурную брань.
Предисловие. Первый сон.
Началось всё, когда я бросил курить, а закончилось во время путешествия в наркологический диспансер.
Наверное, многие из тех, кто освободился от «маленького никотинового монстра» подтвердят: когда бросаешь, начинаешь видеть особенно яркие, живые сны. Так у меня и случилось, только с одной поправкой – снов до этого я не видел два года вовсе, и потому первый запал в душу намертво.
Но было в нём и ещё кое-что памятное – это сновидение здорово напугало. Хоть я и не убегал от монстра, меня не пытались сожрать или расчленить, после пробуждения осталось очень едкое неприятное чувство.
Бывают такие сны, они кажутся чем-то важным, знаковым и как будто налипают на тебя, оставляют что-то даже после пробуждения. Может, их и называют вещими.
В то время я работал киномехаником, и всё случилось в аппаратной – маленьком мирке, куда нет хода посторонним, а ты – король королём. Я запустил сеанс и услышал, как распахнулась дверь в конце длинного и узкого, словно кишка, коридора. Кто-то, торопливо чеканя шаги, миновал его, и передо мной появился человек без лица.
Он был хорошо сложен и хорошо одет, приятно пах, а ощущать и помнить запахи из снов, говорят, редкость. Но вот лица у гостя не оказалось. Не то, чтобы там зияла дыра или блестел голый череп, там ничего не было, словно слепое пятно. Я отчётливо понимал, что передо мной человек, у которого просто отсутствует лицо.
Знал я также, что это – приятель или друг, и ещё он очень торопился, будто ждало какое-то срочное и очень важное дело.
– Дай своё лицо, а? – сказал человек.
Я замешкал. Всё-таки, не каждый день от тебя просят такое.
– Ну чё ты? Не трудно же, дай лицо, мне нужно, а тебе – ерунда.
– Так-то да…
Во сне я знал, что для меня это действительно пустяковое дело, а вот для него – исключительно важное, и никто больше не выручит.
– А как?
– Да ну просто снимаешь, как маску, а я надеваю. Всё.
И действительно, звучало проще некуда, раз-два, можно сказать. Но я мешкался, сама мысль дать своё лицо кому-то, пусть даже не чужому человеку, и остаться без лица, была для меня неприятной и пугающей.
Но друг очень спешил, едва ли не тараторил:
– Да ладно тебе. Ну? Давай-давай, – повторял человек то ласковым, то нетерпеливым тоном.
И я согласился. Снял своё лицо – это оказалось совсем не больно, только стало очень холодно сразу всему телу, и отдал ему. Человек надел мою кожу, спросил, нет ли зеркала, и, не торопясь, спокойно принялся расправлять её пальцами и прилаживать к себе, будто срочные дела теперь стали не такими уж срочными.
А я стоял на том же месте, тело трясло от холода и паники, которая выползала из глубины души, цеплялась слизкими осьминожьими щупальцами и, казалось, вот-вот затянет во мрак. Незнакомец всё красовался перед зеркалом, а я уставился в пол, как нашкодивший школьник, на маленькие шероховатые плитки кафеля, дрожал и думал, что вот-вот на грязную коричневую поверхность начнут падать капли крови и будут блестеть пятнами размером с рубашечную пуговицу.
Человек вернулся ко мне, и я увидел, что смотрю на самого себя, только куда стройнее и важнее на вид.
– Ну всё, спасибо. Покашеньки, – сказал он таким тоном, что будь это словно написано сообщением в соцсетях, в конце стоял бы мерзкий смайлик.
– А когда вернёшь?
– Верну? – Он уже шёл по коридору. Замер ненадолго, стоя спиной ко мне, и бросил через плечо, словно плюнул: – Да никогда.
И ушёл.
Я будто прирос к месту. Не побежал отнимать своё лицо, не пустился в погоню, а так и стоял, глядя в кишку тусклого коридора с коричневыми кафельными плитками советских времён и крашенными до подбородка стенами. И понимал, что лицо своё больше никогда не верну обратно – для этого теперь просто нет никакой возможности.
Потом, уже проснувшись, я вспомнил, как в детстве точно так же стоял и смотрел вслед, но не лицу, а кассетному плееру, который школьный хулиган «взял погонять». Едва получив мою вещь в руки, он сказал негромко, но твёрдо, констатировал факт:
– Побрился ты своим плеером.
И я точно так же, как во сне спустя много лет, знал, что это правда, и я ничего не смогу сделать.
Таким стал первый сон. Но кроме неприятного осадка и ещё более неприятных воспоминаний из детства, которые не выплывали наружу с тех старательно забытых времён, сновидение оставило ещё и привкус едва ли не мистической жути. Ещё долго после пробуждения не мог отбросить чувство, будто сон этот – важный, серьёзный и как будто говорящий.
Но в то время я в подобные вещи не верил и, конечно, не допускал ничего такого. И закопал сон поглубже в душу, туда же, куда снова запихал воспоминания о том, как «побрился плеером».
Так и началась эта история, если нужно отыскать какой-то очерченный старт. Но на самом деле, раз уж на то пошло, у этой истории нет точного начала – она просто случалась понемногу на протяжении долгих лет.
А окончилась, если это действительно окончание, в одну из ночей у окна курилки, которая была и туалетом, и душевой наркологического диспансера.