Способность видеть на расстоянии сквозь сомкнутые ресницы приходит ко мне сама собой. Я никак не контролирую этот процесс и даже забываю, что такой фокус частенько мне удаётся. Но сегодня я обрадовалась этому своему умению.

Правда, радовалась я недолго. Я ещё стояла на месте, таращилась в пустоту полузакрытыми глазами и разглядывала директорское жилище, как вдруг услышала рядом детский голосок, тихо произнёсший:

– Тётенька…

Я вздрогнула и очнулась. Передо мной стоял небольшой мальчишка. Невысокий, розовощёкий, с очень серьёзными серыми глазами, он явно учился во втором – третьем классе, не старше. Он требовательно смотрел на меня, но ничего больше не говорил.

– Что тебе, мальчик? – поинтересовалась я, переводя дыхание и снова начиная нормально дышать, внезапно сообразив, что я замерла на вдохе да так и застыла. Хорошо, что он меня окликнул, а то ведь так и задохнуться недолго.

– А вы почему так долго вслед машине нашего директора смотрите? – поинтересовался малыш на полном серьёзе. Взгляд его ничуть не изменился. Он так и продолжал смотреть на меня строго и требовательно, и я не смогла увильнуть от ответа. Надо было что-то отвечать. Но что?!

Сказать правду я не могла. Представляю бедного ребёнка после моих слов: «Ты не замечал, что у вашего директора крысиная голова?» А врать не хотелось.

Мысленно поругав себя за неосторожность, я отвертелась с помощью вечного вопроса:

– А что, нельзя?

– Нежелательно, – строго сказал мальчишка. – Он этого не любит. Он вообще не любит, когда на него смотрят пристально или подходят вплотную.

– А ты откуда знаешь?

– Я за ним давно наблюдаю. Исподтишка.

– Зачем? – удивилась я.

Мальчик сжал губы, глубоко вздохнул и пронзительно посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд был не детский, и я невольно поёжилась.

– А вы ничего не заметили? – поинтересовался он наконец тихим голосом, когда наш долгий обмен взглядами закончился.

Мои глаза предательски скользнули в сторону, я почесала лоб правой рукой и закусила нижнюю губу, но так и не сообразила, что сказать. Всё-таки ребёнок…

– Значит, заметили, – сделал он правильный вывод и в задумчивости похлопал ладонью себя по ноге.

– Ты о чём? – всё ещё лукавя, бросила я на него быстрый взгляд.

– Разве вы не видите, что у него две головы: одна нормальная, как у всех людей, а другая – крысиная, – тихо сказал малыш, наклонившись ко мне. – Крысиная прячется внутри обычной и слегка просвечивается; иногда она видна очень чётко, а иногда – еле-еле, но я всё равно всегда её вижу.

– А ты кому-нибудь говорил об этом? – так же тихо поинтересовалась я, тоже наклонившись к нему. Наши головы соприкоснулись. Наверное, издали мы были похожи на двух заговорщиков.

– Не-а, – решительно помотал он головой. – Пробовал… правда… так… намёками… Глаза таращат, а о чём речь, так никто и не врубился.

– Знаешь, – решительно предложила я, – давай-ка от школы уйдём. От греха подальше. Посидим в парке на скамеечке. Там и поговорим. Да это и удобнее, чем посреди улицы стоять.

Он согласно кивнул головой, мы дошли до парка и устроились на пустой скамейке, стоящей в отдалении от других под одиноким деревом. Те скамьи, за которыми росли густые, высокие кусты, мы отвергли не сговариваясь. Не стоит испытывать судьбу. Бережёного, как известно, Бог бережёт.

– Я видела его крысоголовым, – твёрдо сказала я, едва приземлившись на жёсткое сиденье деревянной скамейки, понимая, что играть в кошки-мышки с этим пацаном вовсе не стоит. – И не его одного. И что ты об этом думаешь?

– Плохо это, – сказал малыш и вздохнул совсем по-взрослому. – Надо что-то делать, только я не могу придумать – что.

– А не страшно? – с любопытством посмотрела я на своего малолетнего собеседника. Вспомнила, как сама в лесу чуть не заорала от страха, когда увидела дикие силуэты. А он ведь совсем ребёнок.

Конец ознакомительного фрагмента.