Эля. Конечно, они мешочники. Мать их моя раз и навсегда шуганула. Я еще маленькая была, но помню. Дядя Юра Смирнов приехал с дядей Петром. Сидят с отцом, в комнате накурено, нахаркано, отец расхрабрился, пьяненький, и кричит матери, а мы пришли с прогулки: «Давай, мамаша, ставь нам гаванский ром». А тогда еще дело при Батисте было. Мать взяла у них со стола пятилитровую банку грибов да как ахнет об пол!

Рита. Порезались?

Эля. Обошлось.

Рита. Я тоже родственников раньше едва терпела, теперь-то почти никого не осталось, теперь я над ними трясусь. Все-то они друг на друга клепали, какие-то жилплощади вспоминали, заявления, письма, наркомовские пайки, кто деда обобрал, куда его шкаф с рукописями делся, куда серебро, куда библиотека. А мне ничего не надо. У меня есть кооператив, мне с головой хватает имущества. То они грибки во дворе красят, по два рубля собирают, то в фонд библиотечки просят… А у меня же наследств никаких.

Полина. Через сколько войн прошли.

Эля. Сейчас начнутся скоро наследства. Уже мода бриллианты собирать, золото. Я и то в очереди постояла, взяла.

Полина. Наследства, если на них опираться в повседневной жизни, быстро проматываются.

Рита. У нас один знакомый получил неожиданно из Швейцарии наследство. Взял «Жигули», что еще. Кооператив себе и матери, холодильник, пианино, ковры. Еще что-то. «Жигули» у него вечно замусоренные, сам как ходил, так и ходит в чем попало, на «Жигулях» возит из лесу какие-то пни и коренья. Возит собаку к ветеринару. У него у собаки легкая форма шизофрении. В квартире бедлам.

Полина. Потому что нет культуры.

Рита. Нет, культура есть, он ведь из Рюриковичей, причем последний в роду. И рожает одних девок, скоро будет третий заход, все ждут. Он в панике, не будет, говорит, продолжения нашей фамилии. А жена у него дочь какого-то генерала, совсем простая девка. А он из Рюриковичей. Холодильник у них уже течет, три раза мастера вызывали, дочки учиться музыке отказались как одна. Он говорит: с вещами я промахнулся. Ковры требуют пылесоса и все такое. Дал маху.

Полина. Конечно, надо было золотом брать.

Эля. А жить на чем? На бутербродиках?

Рита. Он говорит, надо было книг по искусству накупить. Это было бы нетленное богатство, нетленка. И читать их опять же можно, двойное богатство.

Полина. А золото можно носить.

Рита. И будешь, как старший продавец, вся в золоте ходить.

Эля. А что ты знаешь про старших продавцов? Человек стоит столько, сколько он стоит.

Рита. Вообще-то верно. У меня моя парикмахерша, Зинка, вся ходит в золоте, как чучело, но добрый человек. Тут рассказывает: пошел ее сын выкидывать мусор, возвращается, говорит – там на помойке кто-то спит, хрипит, не бросай сюда, сынок. Ну, она быстренько с сыном пошла, там, действительно, старичок под стеной сидит, ночует. Он приехал в собес хлопотать себе пенсию, из подъезда его попросили, он приткнулся на помойке. Они этого старика привели к себе, ну, куда девать человека с помойки, они ему в ванной постелили, потом ванную вымыли, и все.

Эля. Ну и зачем ты это рассказала?

Рита. Ну вот она в золоте ходит. Правда, как мастер она плохая.

Эля. Оно и видно, ходишь вечно как лахудра, на голове сосульки одни.

Рита. Да у меня голова быстро пачкается. Через два дня опять мыть. Мотаешься – работа, детский сад, детский сад, работа. Чего там.

Эля. И золото у твоей Зинки тридцать первой пробы, и мастер она такая же. Одно связано с другим, золото с мастером. Золото требует свое.

Рита. Ну да, как один мой знакомый говорил: она выходила замуж за сына больших родителей, а получила алкаша.

Полина. Это кто вам так говорил?

Рита. Вы его не знаете, такого человека.

Эля. Успокойтесь, это ей говорил этот, Рюрикович.

Рита. Нет, Рюрикович не сын больших родителей, у него старушка мама искусствовед, я к ним раньше приходила, они чай наливают, а насчет сахара извиняются. И генеральская дочь шла за него замуж по огромному собственному желанию, у него невест человек десять было, на выбор.