– Чем местные жители занимаются? – Удивился я, не услышав ни слова о каком-либо заводе или фабрике. – Неужели все сельским хозяйством?

– Нет, что ты! Есть, конечно, и такие, но больше для себя если только. Налог на сельхозку большой. Почти три четверти приходится отдавать, если выращиваешь на продажу.

– На что же все живут? – Не понял я.

– Как на что? – В свою очередь удивился Хобин. – На зарплату конечно. В основном все служащие у нас. Ну и подрабатывают конечно. Кто огород содержит, кто сталкерством, как я, занимается. Все приработок какой-никакой.

– Зарплату то кто платит?

– Государство, кто ещё? Конечно, кто у частника работает, тот от него деньги получает, но большинство – от государства, потому как служащие.

Что-то мне казалось неправильным. Была какая-то нестыковка, которую я не мог сразу уловить.

– Если вы ничего не производите, то откуда же берутся продукты и другие товары, которые вы покупаете?

– Это богатство наших недр. А недра принадлежат народу. Мне, тебе, другим людям. Мы все хозяева этих богатств. Это даже в книге записано. В самой главной. Чтобы разумно тратить эти богатства созданы специальные министерства. Они занимается их добычей и рациональными тратами.

Вроде бы все правильно сказал, убеждённо, но понять до конца услышанное я все равно не мог:

– Что-то я не понял, про какие продукты из недр ты говоришь, про картошку что-ли?

– Какую картошку? – Не понял в свою очередь Хобин. – Про обыкновенные, что все едят, колбасу, сыр, хлеб…

– Постой, постой. – Я даже замер на месте. – Ты хочешь сказать, что колбасу добывают в недрах земли? А булки на деревьях у вас не растут?

– Про булки ничего не знаю, а колбасу добывают. – Насупился Хобин.

Принимать за чистую монету слова Хобина вряд ли следовало. Деревня то он деревня, но только номинально. Откуда ему знать про животноводство и мясокомбинаты, если он в деревне простой клерк? По-видимому, образование тут ниже плинтуса – какая-нибудь церковно-приходская школа. Азбука да закон божий – вот и вся наука.

– Ладно, ладно. – Сказал я примирительно. – Я знаю места, где вообще всякую несъедобную дрянь из-под земли достают. И ничего – нормально живут.

Помолчав, добавил:

– А некоторые даже очень.

Так потихоньку, между разговорами, мы подошли к большому плакату, на котором красовался с микрофоном тип, похожий на певца из Бременских музыкантов, рядом с ним блистала не одна, как это было в оригинальном произведении, а целых три принцессы.

– Ага! – Закричал Хобин, когда плакат стал уже хорошо различим. – К нам приезжает с гастролями группа «Давай». Я их издалека узнать могу – самая лучшая музыка мира! Кстати, мы пришли – за плакатом деревня собственно и начинается. До моего дома рукой подать.

Я остановился, разглядывая девушек на плакате, вытер со лба пот и пробормотал:

– Пришли наконец-то. Здравствуйте, девочки.

***

Тем временем, в полицейском участке страсти кипели не на шутку. Плотный пожилой мужчина с витиеватыми вензелями на пузе громко распекал двух других, помоложе по виду, но гораздо неопрятнее по форме. Измазанная травой и землёй, порванная в разных местах амуниция этих бедолаг наводила мысли о попадании их в эпицентр небольшого урагана. В виду таких потрясений, их форма приобрела камуфлированную окраску бойцов спецназа, только что переживших артобстрел и героически отразивших последовавшую атаку мотострелкового взвода, усиленного неполной танковой ротой, под прикрытием пары боевых вертолётов.

Однако их неопрятность только формой не ограничивалась. Оба имели признаки насильственного воздействия в виде ссадин, синяков и царапин, как бы намекающих, что, скорее всего, поле боя осталось все-таки за противником, а эти небоевые ранения оба получили в результате поспешного бегства сквозь заросли крапивы и терновника.

– Что такое!? – Вопил начальник. – Как вы посмели появиться в участке в не начищенной обуви? А?

Когда начальник начинал с деталей, это значило, что разговор, точнее монолог будет долгим и обстоятельным, а самое главное – не предвещающим ничего хорошего.

– Господин комиссар… – робко начал один оборванец.

– Молчать, я вас спрашиваю!

Двое подчинённых попытались изобразить дебилов, улыбающихся с виноватым видом, при этом стараясь не выдыхать перегаром в сторону начальника, но набитые синяки на распухших лицах и всклоченные волосы делали их похожими на ухмыляющихся бандитов, что только подливало масло в огонь начальственного гнева.

От зоркого начальственного глаза не скрылась никакая мелочь внешнего вида залётчиков. Просмаковав каждую деталь, готовых провалится сквозь землю подчинённых, начальство приложилось долгим глотком к графину, заливая утренний сушняк и саднящее от крика горло. Вылив остатки графина на голову и вытаращив налившиеся кровью глаза, комиссар рыкнул подобно тигру перед прыжком, что возвестило о начале второго акта этого священнодействия, как правило заключительного.