Шрифт:
Программа:
1. Звоны Ростовские XVI века.
2. Литургия Рахманинова.
3. Звон Акимовский (1731).
4. Перезвон Егорьевский с перебором.
5. «Прометей» Скрябина.
6. Звоны Московские.
Через минуту густой удар Полиелейного колокола загудел и пронесся над Москвой, ему в октаву отозвались Кадаши, Никола Большой Крест, Зачатьевский монастырь, и Ростовский перезвон охватил всю Москву. Медные звуки, падающие с высоты на головы стихшей толпы, были подобны взмахам крыл какой-то неведомой птицы. Стихия Ростовских звонов, окончив свой круг, постепенно вознеслась куда-то к облакам, а кремлевские колокола начали строгие гаммы рахманиновской литургии.
Алексей, подавленный, поверженный ниц высшим торжеством искусства, почувствовал, что кто-то взял его за плечо.
Быстро обернувшись, заметил он Катерину, с таинственным видом звавшую его следовать за собою… Он пытался сказать ей что-то, но звуки голоса бесследно тонули в колокольном звоне.
Через минуту они входили в залы гигантского ресторана «Юлия и Слон», в комнатах которого можно было укрыться от колокольного звона.
— Я не знаю, кто вы, — шептала взволнованная Катерина. — Знаю только, что вы не Чарли Мен.
И она, волнуясь и путаясь в словах, рассказала ему, что его плохое английское произношение и чистый русский выговор, детали костюма и незнание математики в первый же день вселили в их семье недоверие, все время усиливавшееся, что его определенно считают за антропософа, подготовлявшего германскую авантюру, что ему грозит арест и, может быть, еще что-нибудь худшее, что она не верит этой клевете, что за минувшие два дня она узнала и полюбила его, что он человек необыкновенный, хищный и прекрасный, как волк, и что она искала его предупредить и умоляет бежать, что она боится навести на его след судебную власть, которая теперь арестовывает немцев и антропософов, что война с минуту на минуту будет объявлена; и неожиданно поцеловав его в лоб, она столь же неожиданно скрылась.
Кремнев, годы живший в русском подполье самодержавной эпохи, все-таки был ошарашен и убит безысходностью своего положения. Он вздрогнул, заметив на себе пристальный и подозрительный взгляд половых.
Быстро вышел из ресторана на площадь. Колокола уже не сотрясали небо, и толпа в тревоге расходилась. Газетчики разбрасывали листки. «Война, война», — слышалось со всех сторон.
Не успел Кремнев пройти и десяти шагов, как кто-то опустил на его плечо тяжелую руку, и он услыхал голос:
«Остановитесь, товарищ, вы арестованы!»
Глава тринадцатая, знакомящая Кремнева с плохим устройством мест заключения в стране Утопии и некоторыми формами утопического судопроизводства
Обширная «Гостиница для приезжающих из Рязанских земель» временно превращенная в тюрьму, была окружена со всех сторон караулами крестьянской гвардии в живописных костюмах стрельцов эпохи Алексея Михайловича.
Когда арестовавший Алексея комиссар привел его в вестибюль и сдал его на руки коменданту, тот взял его арестный и, позвонив портье, сказал:
— Мы несколько не рассчитали помещения, и я буду принужден поместить вас на сегодняшнюю ночь в общую комнату. Вы как будто без вещей? Если вы москвич, то сообщите адрес, и мы пошлем к вам домой за необходимыми вещами.
Кремнев заметил, что он, к сожалению, человек приезжий, и ему обещали достать все из гостиничных запасов.
Концертный зал гостиницы, приспособленный в узилище, походил на вокзал узловой станции старого доброго времени. Мужчины и дамы разных возрастов и состояний сидели рядом с саквояжами и тюками в скучающих позах с хмурым видом.
Здесь были немцы в кожаных куртках и кепи, худые и тонкие, с тевтонской надменностью и презрением ко всему окружающему Русские бледные дамы, молодые люди с невидящими бесцветными глазами и какие-то юркие личности восточного происхождения.
Как удалось впоследствии узнать Алексею, русские дамы и молодые люди были антропософами, несчастными людьми, захваченными немецкой интригой и подавленными великой немецкой идеей.
Комендант узилища, вышедший в залу, еще раз извинился перед всеми собранными по поводу лишения их свободы и адских условий размещения, выразил надежду, что дня через два все будут уже на свободе и обещал компенсировать неудобства хорошим обедом и всякими развлечениями.
Действительно, обед или, точнее, ужин, не заставил себя ждать, а вечером немцы, окружив ломберные столы, резались в карты, остальная же публика слушала небольшой концерт, наскоро организованный комендантом.
Спали на складных постелях не раздеваясь. Утром Алексей был на допросе и на вопрос, кто он и почему выдал себя за американца инженера Чарли Мена, чистосердечно рассказал всю свою историю, боясь, что его повествование встретят смехом, и как доказательство привел свой бюст из Белоколпинского паноптикума и вероятные материалы в залах реликвий Румянцевского музея.