– И теперь уже Македония – провинция, – констатировал Ганнибалёныш.

– Ну, не так прямо сразу. Это ведь не Метеллу решать, а сенату и народу Рима, но понятно же и простому как медная монета ахейскому греке, что как было – теперь уже не будет. И вот, ребята и девчата, давайте мы с вами проанализируем эту ситуацию, как она выглядит в глазах простого ахейского греки. Македония оккупирована римлянами и отвечает за свою бузу по всей строгости законов военного времени, Фессалия тоже не по делу выступила и тоже попала под раздачу, самим же ахейцам и пришлось усмирять её в качестве римских союзников, а римляне теперь ещё требуют роспуска всех межполисных союзов в Северной и Средней Греции – теперь Рим берётся гарантировать защиту слабым греческим полисам от сильных, и союзы им больше не нужны. Это же римляне, которых тут вообще не стояло! Далеко ли сами-то от варваров ушли, чтобы в Греции свои порядки наводить? Да и так ли уж они сильны? С Карфагеном вон никак справиться не могут, а в Испании и вовсе с какими-то дикарями по уши увязли, и Македония, у которой двадцать лет не было настоящей армии, тут не показатель. Ахейский Союз – сильнейший в Греции, его армия после реформ Филопемена – самая современная, и все наши люди – правильно, мужеством полны. И беотийцы же поддержат наверняка, у них страждущая Фессалия под боком, пример нагляднейший, кого не надо на шею себе сажать, а за беотийцами – и вся Греция наверняка. Кому она в ней нужна, эта неотёсанная римская деревенщина?

– Идеальный настрой для рвущихся к власти демагогов, – заметил Артар.

– Правильно, ребята и девчата – что в Карфагене, что на Пелопоннесе. Народ и горячий, и простой как медяк, за державу обидно, и неприятным вещам верить не хочется, мало ли чего там эти римские прихвостни и наймиты наврут, а ораторы правильные вещи орут, приятные, что хватит тут перед Римом этим солдафонским расстилаться, знаем мы его, сегодня Македонию с Фессалией в рабство вверг, а завтра кого ввергнуть захочет? А мы им кто, великий народ или половичок у порога, об который каждый грязные сандалии при входе в дом вытирает? И о справедливости тоже правильно орут, приятно. Ну где это такое видано, чтобы у одних был дом полная чаша, а у других – шаром покати? Ах, везде и у всех? А нам все не указ, мы – великий народ, и у нас будет по справедливости. Вот на этой волне дурных эмоций и пришли в Ахейском союзе к власти урря-патриоты во главе с оголтелыми демагогами Диэем, Критолаем и Дамокритом. Начали тут играть и в великую державу, и в справедливость. Ну, долги не сразу отменили, начали с их отсрочки. Но тут забузила Спарта – что вы там, ребята, об эллинской свободе кричали? Давайте-ка от слов к делу! Ах, вы не это имели в виду? А вот мы – именно это, – юнкера рассмеялись, – Ну и, естественно, кто же Спарту добровольно отпускать-то из Союза собирался? Не для того за ахейскую свободу и справедливость выступали, чтобы предателям всяким спуск давать. А Спарта, конечно, слабее всего остального Пелопоннеса, ну и обратилась к Риму – ахейцы нас тут обижают, слово не держат, свободу обещали, а не дают. Рим бы тут, возможно, и не вмешался, сам же Спарту в своё время к Ахейскому союзу присоединял, да напрягают уже эти ахейцы своей антиримской истерией. А что, если бузу в Греции новую развяжут? Ну и потребовал сенат исключить из Союза заведомо неахейские полисы – Спарту, Аргос, Орхомен и Коринф. Как раз в Коринфе собрание союзное и проводилось, так на нём это требование и объявили.

– А коринфяне как к этому отнеслись? – спросила одна из бывших "гречанок".

– Выпали в осадок, конечно, вместе со всем собранием. Кроме Спарты никто из Союза выходить не хотел. Но там ведь и Рим, скорее всего, в расчёте на торг отпуска всех неахейцев требовал. Ах, эти не хотят выходить? Ладно, с ними тогда вопрос снимаем, но Спарта выйти хочет, и уж её – извольте отпустить. Всё могло бы и так примерно обойтись, если бы греки не психанули и не оскорбили римское посольство. Кто же такое прощает? А результатом психоза стали война, подчинение Риму всей Греции и уничтожение Коринфа. Вот что могут натворить истеричная толпа и тупая властолюбивая сволочь во главе её...

– Война нужна была этим демагогам для усиления их власти, – просёк Артар.

– Естественно. Как тут особо покомандуешь согражданами, когда сам же перед выборами вопил о свободе и именно свободолюбивыми вознесён к власти? А война – это же прекрасный обоснуй для закручивания гаек. Стратеги в Ахейском союзе и до того не столь уж и редко принимали решения, посовещавшись только со своей кликой, а потом уж задним числом узаконивая их на очередном собрании. Союз-то большой, от всех полисов быстро представителей не соберёшь, а вопросы бывают и срочные. Давняя традиция, и её вполне достаточно, если ты уверен в одобрении своего решения будущим собранием. Но стратег Критолай, добившись решения об объявлении войны – формально только Спарте, но понятно же, что фактически и Риму, тут же добился и постановления об абсолютной и никому больше не подотчётной власти стратега. Разумеется, исключительно ради общего блага – у нас же война, и враг не дремлет, и без единоначалия и дисциплины мы погибнем все. Ведь логично же? Кто тут что-то возразит, если он не скрытый до поры предатель и вражий пособник? А с вражиной – понятно, какой разговор. Кто-то что-то имеет против? Правильно, таких дураков нет – решение принято единогласно, – курс рассмеялся, – Ну и какой тут мир, зачем он нужен полновластному стратегу и его клике? Римский сенат дал ахейцам, кстати говоря, шанс одуматься. Новое римское посольство вело себя предельно мягко, всё можно было обсудить, было бы только желание. Но когда желания нет, то сами понимаете, ребята и девчата, случай – тяжёлый. Своё посольство направил к ахейцам и Метелл Македонский – принимайте-ка, ребята, условия первого посольства, исключайте из Союза все указанные города, и мы всё поймём и всё простим. Вряд ли претор взял бы на себя такие полномочия без согласования с сенатом. Но и эти два посольства встретили оскорблениями и угрозами. А затеи начали подбивать к антиримским выступлениям и всю остальную Грецию – хватит расстилаться перед Римом, пусть в Италии своей командует.

– Самоубийственно же! – заметила Ленка, – Они что, не понимали?

– Ну, на тот момент это было не так очевидно. И в Испании положение римлян было тяжёлым, и в Третьей Пунической окончательный перелом в их пользу ещё чётко не наметился. Удалось втянуть в авантюру Беотию, Фокиду и Локриду, а у Метелла только преторская армия в один легион, и не факт ещё, что он рискнёт вывести его из Македонии. Там ведь тоже тогда полыхнуть может, а за это сенат по головке не погладит. И внутри у себя популярность среди толпы зашкаливала – вообще отменили все долги, объявили о разделе земель, освободили всех рабов-греков – опора у режима образовалась похлеще, чем была в Спарте у Набиса. Была надежда, подобно тому же Набису, добиться такой же поддержки бедноты уже по всей Греции и присоединить к Ахейскому союзу множество полисов и вне Пелопоннеса. И ещё была надежда, что Испания и Африка оттянут на себя двухлегионные армии новых римских консулов, а в Грецию сенат сможет послать только претора с одним легионом. И ведь до сих пор же всё задуманное получалось неизменно, а при таких успехах какая обезьяна не уверует в свою богоизбранность? Отрезвление к ним не пришло даже тогда, когда Сципион Эмилиан уверенно переломил ход войны в Африке, и дело там пошло к развязке, сенат объявил Грецию консульской провинцией, а одним из новых консулов был избран Луций Муммий...

– Тот или какой-то другой? – спросил Ганнибалёныш.

– Да, тот самый, который был претором Дальней Испании, как мы с вами уже разбирали в теме о новых лузитанских войнах. Достижения его в Риме оспаривались – триумф-то ему дали, но ведь лузитан же он так и не утихомирил, а второй консул, Гней Корнелий Лентулл, вообще ничем прославлен не был. Но консул – это уже серьёзно, это уже два легиона, а не один. Правда, ещё непонятно, какими они будут по качеству. Как мы с вами уже знаем, консульский год в Риме на тот момент уже с первого января начинается, а не с первого марта, как сейчас. Их календарь сдвинут более, чем на три месяца вперёд, и реально это вообще начало осени. Сципион Эмилиан предпринял свой штурм Карфагена только весной – мы не знаем, календарной или сезонной. Если и календарной, то это зима, сезон штормов, и Муммий всё равно отплыть в Грецию не может до реальной весны, то бишь календарного лета. А Метелл уже в Македонии, и ему-то зимние шторма не помеха. Уже известно, что будет консул с двумя легионами, известно уже и что Греция досталась Муммию, и хотя до его прибытия ещё месяца четыре, а то и больше, жителям Македонии уже можно и пальцем погрозить – смотрите, я вас тут и с одним легионом на подоконнике в две шеренги выстроил, и если вздумаете тут без меня хулиганить, так не один вернусь, а с консулом, и будет у нас при себе уже три легиона. Намёк все поняли? Вот это молодцы, приятно иметь дело с умными людьми, – курс рассмеялся, – У нас нет сведений, набрал ли Метелл вспомогательные войска у фракийцев, а историки моего мира не любят говорить о том, чему нет достоверных подтверждений. Но как ты думаешь, Гамилькар?

– Я бы на его месте обязательно набрал, досточтимый, да побольше, – ответил тот, – И подкрепления лишними не будут, и за Македонию спокойнее, когда эти дикари не там, а под рукой, и им самим грабить Грецию интереснее, чем Македонию.

– Я тоже так думаю. И думаю, что и Метелл по этой части был не дурнее нас с тобой. Так или иначе, ребята и девчата, он нашёл с кем вторгнуться в Среднюю Грецию и заняться вплотную местными бузотёрами. Ахейцы пытались оказать им помощь, но как-то безуспешно, и в одном из столкновений пропал без вести их стратег Критолай. Его сменил Диэй, но помешать Метеллу замирить Среднюю Грецию, разгромить в ней лучшие войска Союза и выйти к Истмийскому перешейку не смог и он. Метелл и на этот раз предложил ему мир на прежних условиях сената, но тот опять отверг их. К сражению не были готовы ни тот, ни другой, а пока готовились, прибыл со своей армией и Муммий. Весной как раз пал Карфаген, а окончание Ахейской войны приходится на осень того же года, так что по срокам консул мог иметь в своей армии и высвободившихся ветеранов Эмилиана.

– У Диэя ни единого шанса, – заценил Ганнибалёныш.

– Абсолютно, – подтвердил я, – Муммий отослал Метелла с его войском обратно в Македонию, но и после этого имел больше сил, чем противник, а у того основная часть его войска состояла из вооружённых и поставленных в строй освобождённых рабов. Они, конечно, были готовы сражаться за свою свободу, но чему их успели научить за какой-то год? Вряд ли многому. Римская и союзная конница опрокинула и разогнала ахейскую, а удар в неприкрытый фланг страшен и неприступной с фронта фаланге македонского типа. Так что выиграть это сражение, а значит, и войну, шансов у ахейцев не было.