Внутреннее пространство облака оказалось гораздо больше его внешнего размера. Но при этом было как будто и не пространство вовсе, а нечто пространствоподобное. То есть двигаться в нём было можно, но границы его были не видны и определить, где верх, где низ, где право, а где лево, было затруднительно. Это была какая-то квинтэссенция Тёмного леса, которая сама по себе была настолько туманна, что уже нельзя было сказать, лес ли это.

И вот посреди этой неопределённости пребывали три чудесных существа. Они нагло контрастировали с окружающей тёмно-серостью. Если среда была хоть глаз выколи, то существа были цветастыми прямо-таки вырви глаз. Хотя, с другой стороны, хоть выколи, хоть вырви, всё равно остаёшься без глаз. Так что это была своего рода гармония. При этом они ещё переливались.

– Меня зовут Павлин Матвеевич Брыкля, федеральный адвокат, прикомандированный самим царём-батюшкой к присутствующему тут же Ивану, официальному дураку, откомандированному тем же царём-батюшкой для поисков потерянного смысла, – вырвалось у дровоката.

– Здравствуйте, – невольно продолжила мысль самописная грамота. – Не знала, что я могу обращаться к кому-либо, кроме Центра. Я грамота самописная, выделенная из казны Ивану, официальному дураку, для документирования случающихся с ним событий и своевременного информирования Центра о результатах его миссии.

– А я дурак, – остался невозмутимым Иван. – Поэтому больше ничего о себе сказать не могу.

Три существа то ли пошевелились, то ли не пошевелились, понять это было невозможно. Только в головах у Ивана и Павлина, а также на теле самописной грамоты чудесным образом отразилось, что перед ними птица Сирин, птица Гамаюн и птица Алконост. Они то ли пели, то ли не пели, то ли сидели, то ли стояли, то ли парили, то ли вообще неизвестно что. Судить об этом было решительно невмоготу. Однако чувство у всех вновь прибывших было такое, что… опять-таки непонятное какое-то чувство.

В ответ на то ли заданный, то ли незаданный вопрос Иван произнёс.

– Мы уже тут многих повидали, опросили, от многих получили ценные сведения. Почти все пытались нам как-нибудь навредить. Пока понятно только одно – что смысл не в деньгах. Хотя это и обидно.

– Значит, вы утверждаете, что смысл должен быть таким, чтобы его можно было представить в виде безусловного и предельного совершенства за пределами повседневности и природы, – язвительно отреагировал на то ли данный, то ли не данный ответ Брыкля. – Это даже мне непонятно, официальному адвокату, что же говорить об Иване, федеральном дураке. А если Ивану непонятно, как же он смысл до царства донесёт.

– У меня написалось какое-то слово, из-за которого, если я его передам в Центр, меня могут расстрелять вместе с семьёй, – чуть не плача сообщила самописная грамота.

– Какое? – хором заинтересовались дурак и адвокат.

– Тр… тр… транс… транс-цен-дент-ность.

– Это возмутительно, – констатировал Павлин Матвеевич. – Как есть препятствование выполнению задания государственной важности.

Грамоту прямо трясло от происходящего. Вся надежда теплилась только на Ивана.

– Если вы меня спросите, зачем мы вообще тут шляемся, то я не смогу ответить. От всех этих примет, которые мы насобирали в Тёмном лесу, всё равно никакого толку.

Тут глаза всех трёх неземных птиц то ли расширились, то ли не расширились, крыльями они то ли замахали, то ли не замахали, и то ли стало, то ли не стало от них исходить волшебное сияние. Понять по-прежнему было нельзя.

Грамота всё это не выдержала и сломалась. Господин Брыкля позеленел от злости, всем своим видом показывая, что столкнулся с очевидным экстремизмом. Иван же продолжал функционировать как железобетонный официальный дурак, которому всё нипочём.

– Что вы мне объясняете – вы мне объясните. Допустим, всё это делается только для того, чтобы я просто привык к смыслу. Но сколько же можно? Мне нравится Тёмный лес, я тут как рыба в воде, но что-то и я замаялся.

Далее то ли последовал, то ли не последовал сеанс невыразимого общения, в ходе которого Ивану было категорически внушено, что так надо. Дескать, по тем признакам смысла, с которыми его знакомят чудища Тёмного леса, он потом сможет достоверно отличать истинный смысл от ложного. Прямо можно будет сверять по грамоте. А теперь-де важно усвоить очень важный признак смысла – его нездешнюю укоренённость.

– Да что же это вы надо мною, над дураком, издеваетесь. Я вообще не понимаю, что вы мне то ли говорите, то ли не говорите.

Тут Сирин, Гамаюн и Алконост то ли показали, то ли не показали Ивану абсолютного Брыклю, то есть идеального федерального адвоката – вне пространства и времени, вне телесных ограничений, вне законов человеческих и природных. Ужаснулся Иван. Не был бы дураком – обязательно поседел бы.

– Ну вот, например, деньги – их нельзя представить в виде таких идеальных денег вне пространства и времени. Или, например, костюмчик новый. Нет, нельзя. А что можно? Удовольствие можно. Или славу. Или власть.