Джилл как-то неопределённо махнул рукой.

– Можно подумать, она большая, – подумал трактирщик про себя. Если бы от него зависело, он забрал бы детей себе, а их мамашу с чистой совестью выгнал на улицу.

Горы грязной посуды стояли на столах со вчерашнего дня. Того и гляди, крысы начнут по столам бегать.

– Ладно, – сказал трактирщик после небольшой паузы, – Давай, малышка, помогай матери.

Джилл уже собирался закрывать трактир, когда в довершение всех неприятностей этого дня, случилось новое происшествие. Матросы с американской китобойной шхуны, которую невесть как занесло в эту часть Тихого океана, притащили к нему полуживого старого моряка, которого меж собой называли «гробовщиком». Лицо моряка было опухшее, и он не мог говорить, только шевелил губами. Да ещё его трясло как лихорадочного. Любой трактирщик испугался бы даже приближаться к такому, а не то чтобы позволить привести его в своё заведение. Так и Джилл подумал, что старый больной моряк чего доброго занесёт к нему на постоялый двор лихорадку или какую-нибудь заразу похуже, и хотел выпроводить старого моряка на улицу. Но дружки «гробовщика» стали угрожать, что разнесут весь трактир, если он откажется принять их друга. И обещали, что завтра обязательно зайдут его проведать.

Не надеясь получить от постояльца хоть какие-то деньги, Джилл, уже свыкшийся с неприятностями, распорядился поселить его в самую плохую комнату с крошечным окном, напоминающее корабельный иллюминатор. Эта комнатка использовалась в гостиничной части постоялого двора как чулан. В комнатке находились лишь плохо отесанный деревянный лежак с грязным тюфяком, наподобие тех, которыми пользуются матросы на кораблях, да тумбочка. Там же хранился хозяйственный инвентарь, который трактирщик распорядился убрать. Моряк чувствовал себя настолько плохо, что, казалось, не доживёт и до утра. Джилл сделал замечание его дружкам, за то, что положили моряка на живот, но те настолько пьяны, что проявили полное безразличие. Сам же Джилл прикасаться к больному побрезговал. Так его и оставили.

2.

Утром объявилась Джинти. Выглядела неопрятно, и из неё не выветрился хмель. На лице служанки Джилл увидел свежие синяки. Руки в ссадинах. Всю ночь женщина прогуляла со своим дружком, который, вероятно, её побил, что уже не раз случалось прежде. Джинти с трудом сдерживала зевоту, теперь ей очень хотелось спать. При виде изодранной сонной работницы трактирщик едва сдерживал себя от ярости.

– Ты посмотри на себя! На кого похожа? Что подумают посетители, глядя на такую прислугу? – набросился он на Джинти. Но та ничуть не смутилась от гнева своего хозяина. Напротив, смотрела на Джилла с нескрываемым презрением.

– Какие у тебя посетители? «Быки», матросня… – парировала служанка, – Не смей трогать меня… Я устала и хочу спать.

– Это у тебя матросня… И зачем ты нужна, чтобы тебя трогать?

– Нужна…

– Сколько ещё можно терпеть твои выходки? Послушай, Джинти, однажды я выгоню тебя. Ты точно дождёшься этого, – голос Джилла звучал негромко, но угрожающе. – Тогда, наверное, нагуляешься и отоспишься! И отдохнёшь, раз ты так устаёшь!

– Сама скоро уйду от тебя. Мне здесь надоело. Работать на тебя надоело. Вот посмотрю, кого ты после найдёшь на те гроши, что мне платишь. Я уже забыла, как деньги выглядят, – ответила Джинти довольно дерзко, усмехнувшись. Ее острый носик заносчиво устремился ввысь, что особенно раздражало хозяина трактира.

– Деньги? Да ты даже половину не зарабатываешь от того, во что мне обходишься. Давно бы вышвырнул тебя на улицу, если бы не дети. Их жалко! – Джилл буквально скалой навис над хрупкой фигуркой своей тщедушной служанки.

Только Джинти это совершенно не пробрало, а Джилл не мог сдержать своего негодования.

– Ты о детях подумай! Или они тебе безразличны? Малышка Эйлс, пока ты забавлялась с матросами, до утра делала твою работу. Она совсем маленькая. Ей в куклы играть со сверстницами, в гимназию пора поступать, а ты её к грязной посуде. Тебя вообще волнует дочь?

– Не твоё дело. Я скоро уеду из этой дыры в хорошие края, – огрызнулась служанка, продолжая зевать, – и раз ты так заботишься о моих детях, я тебе их оставлю! Своих не имеешь! И не будет никогда, какой ты мужчина? Ха-ха-ха! Кому нужен такой? С тобой не разгуляешься. Не боец, только деньги считать мастер. Сидишь в своём трактире как паук. Нацепил дурацкую медаль. Подумаешь важный какой! Тебя никто в этом городе не уважает. Дрянь, а не человек.

– Ты, видно, совсем с ума сошла, – Джиллу осталось только покачать головой.

– Думай, что хочешь, но так и будет… Настанет день, только меня ты и видел… У меня самый лучший парень в Окленде. Не то, что ты. Он – настоящий моряк!

– Ты вообще о ком? Об этом – матросе швейцарского флота?

– Не знаю уж какого флота, только он по-настоящему любит… Сильный и щедрый.

– Щедрый? Тот, что забыл, как деньги выглядят. Попрошайничает в моём трактире. И ворует.

– Зато у него сердце щедрое. Он умеет жалеть и мне поможет, увезёт в доброе место, где меня никто не обидит. Я еще стану настоящей леди, – не унималась Джинти, – как мать… Красивая такая… в белом…

– Ну, да. Знаю я этого «лучшего» парня. Это он-то тебе поможет? Красивой тебя сделает! Ты только на тот свет не угоди с этим своим щедрым дружком. О его чёрных делишках знает весь Окленд, – Джилл еще что-то пробурчал под нос и с недовольным видом отправился на кухню готовить омлет на завтрак постояльцам гостиницы.

На Джинти совсем не действовали его угрозы и предостережения. Для себя она давно всё решила. Скорчив гримасу и показав спине Джилла свой кулачок, женщина ушла к себе в комнату и, как ни в чём ни бывало, легла отсыпаться.