– Папа! Ты же помнишь, я тебе…

– Не следовало ей так делать, в ее-то возрасте!

Джорджия, опешив, взглянула на мистера Мейфилда. Он указывал палкой на старую женщину, которая шла по дорожке между изгородями с двумя ведрами воды. Когда она приблизилась к ним, мистер Мейфилд закричал:

– Не следовало так делать, миссис Элдер! Вы навредите себе. Как ваш ревматизм?

– Терпимо, сэр. Не могу пожаловаться. Это все из-за дождливой погоды нынешней зимой.

– Да будет вам! Вы еще и пятьдесят лет проживете. Подождите, пока дотянете до моих годков. Дело не в погоде, а в старости, вот в чем штука. Нутром это чую. Курносая уже за углом. Доброго вам дня.

Джорджии понравился шумный старик в жесткой плоской шляпе, в желтом жилете, клетчатом пальто со шлицей и бриджах для верховой езды. Но она поняла, что он подавлял личность Элис Мейфилд. Отец попеременно то баловал, то жестко подчинял себе единственную дочь – Джорджии еще предстояло узнать, что у девушки было четверо братьев. Хотел, чтобы она воплотила в себе его умершую жену, «женственную женщину», как с горечью выразилась Элис, тогда как сама она, воспитанная в этом мужском обществе, боготворящая своих братьев и в то же время завидующая их свободе, не смогла обрести ни свободы девчонки-сорванца, ни женской безмятежности.

Это впечатление надежно закрепилось в голове Джорджии на следующее утро. Проснувшись рано в маленькой, с белеными стенами комнате, она накинула плед и подошла к окну. Почти горизонтальные лучи солнца высвечивали холмы на западе с такой ослепительной ясностью, что казалось, будто видна каждая травинка. На фоне холмов, которые с двух сторон вздымались вверх гигантскими, как атлантические валы, складками, дом, конюшни и деревня представлялись крохотными и тихими в своей котловине. Вскоре на гребне холма справа появилась всадница. Гнедая лошадь горделиво выгнула шею, когда она задержала ее на самом верху в скульптурной позе. Солнце превратило льняную копну волос наездницы в неопалимую купину, маяк на этой пустынной возвышенности. Вместе с тем, несмотря на великолепие картины, которую являла собой Элис Мейфилд, девушка уныло сутулилась с видом человека, ожидающего подкрепления, которое никогда не придет. Неподвижно сидевшая на лошади, внимательно смотревшая на юг, она показалась Джорджии образом «недовольного божества».

Было в ее позе что-то и от часового. Джорджия вспомнила призрак Ярнолдской фермы, и ей вдруг пришло в голову, что здесь тоже стратегическая позиция: дом расположен между тремя военными аэродромами. Перед глазами возникла картина: эскадрильи самолетов, пикирующие и разворачивающиеся над зданием парламента, пока внутри предъявляется ультиматум. Отставка или…

Джорджия с раздражением отогнала видение. В данной ситуации это было хуже всего – начинают появляться фантазии, и ты замечаешь врага на каждом углу. Девушка на холме дернула поводья, лошадь рванула вперед – быстро, гладко, сжато, как торпеда. Она пролетела галопом по гребню холма и уже через мгновение мчалась на бешеной скорости по дорожке к сонной, ослепленной утренним солнцем деревушке.

– Ну что, доставили вы добрую весть из Гента в Аахен? – спросила через пять минут из окна своей комнаты Джорджия.

Элис Мейфилд подняла голову, ее щеки раскраснелись.

– Я отлично прокатилась. Вы видели меня там, наверху?

«Да, – подумала Джорджия, – она выглядит невинной, как этот рассвет. Я должна перестать воображать всякую чепуху». Однако девушка была в той жаркой комнате с сеньором Альваресом и его сообщниками, она не могла попасть туда случайно.

Состоявшееся вечером собрание, на котором Джорджию приняли в «Английский флаг», было столь же невинным, несмотря на всю свою странность. Присутствовал мистер Мейфилд, хотя перед этим громко бурчал обо «всех этих дурачествах Элис». Двое из его сыновей – румяные, крепко сложенные молодые мужчины; один или два соседних фермера, слегка трепещущие под внешней невозмутимостью; несколько молодых особ из «графства», проказливые и непочтительные; приходский священник; главный конюх – грубый с виду, кривоногий, жующий резинку худенький человек; еще два гостя, помимо Джорджии, – землевладелец из другой части района и его жена и несколько офицеров ВВС, с прилизанными волосами, скромные, переговаривающиеся на своем жаргоне.

Заседание началось с церемонии, которую провел старший брат Элис, Роберт, надевший ради такого дела мантию и принявший звание старшего знаменосца. На церемонии царила атмосфера комичности, наигранности и убогого мистицизма, вполне способного сойти в своем декадансе за религию или идею. Джорджию в основном беспокоило мрачное предчувствие – опасение того рода, которое испытываешь на спиритическом сеансе, переживая, как бы не ошибся медиум, или когда следишь за жалкими потугами какого-нибудь старого актера в странствующем варьете, пытающегося воспроизвести игру времен своего успеха. Эта часть церемонии завершилась принятием в организацию Джорджии.

– Верите ли вы в закон аристократии, в правление и правительство высшей личности? – спросили ее.

– Верите ли вы в наследственную линию подлинной аристократии?

– Верите ли вы в привилегии и ответственность высшей расы?

И так далее.

Джорджии удалось сохранить невозмутимый вид, и в должное время она стала членом «Английского флага». Она с интересом отметила, что кружочка, такого, как Найджел обнаружил в медальоне, она не получила. Вероятно, сэр Джон был прав, утверждая, что такие кружочки в ходу лишь среди настоящих заговорщиков. На нее вдруг обрушилась волна тоски по дому: ей хотелось поведать Найджелу об этой нелепой церемонии, услышать его взрывной смех. Все здесь казалось совершенно нереальным.

Когда церемония закончилась, началось заседание Круглого стола. За этим высокопарным названием, как обнаружила Джорджия, не скрывалось ничего, кроме сидения за круглым столом и высказывания недовольства в адрес правительства, прислуги, «критической тяжести размеров налога», социалистической партии, дурного поведения пеших туристов, спекуляций в области строительства и торговли, снижения качества современного искусства, пустых церквей, ставок на результаты футбольных матчей, химического пива и ограничения рождаемости. Все это было скучно и смешно, но в то же время становилось ясно, какую кашу заваривал «Английский флаг» для прикрытия деятельности настоящих заговорщиков.