Он бежит из ложи за кулисы, быть может, с целью поджечь все здание как строитель Карлова университета. "Никогда больше никому не покажусь!"- в отчаянии думает он и, укрывшись в чьейто уборной, падает на стул, сжимая голову руками.

Все, все пропало!

Проходит невыносимо много времени, - прошло, наверное, несколько часов!
– и автор поднимает голову.

Что это? Словно где-то шумит вода, течет, плещется, отдаленный шум нарастает. Хлоп!-шум воды вдруг резко усиливается: кто-то открылдверь в уборную и кричит: - Вот он, автор!

Автора взяли под руки и влекут куда-то рысью, со всех сторон его хватают и толкают чьи-то руки, его волокут, он спотыкается, ничего не видит и не соображает, отбивается, но окружившие люди увлекают его за собой, подталкивают, вот он уже, как из пушки, вылетает на сцену. Катюша и Клара влажными руками берут его и ведут к рампе, а внизу что-то шумит и плещет, как водопад. Автор видит сотни плавающих лиц, искривляет губы в идиотской улыбке и несколько раз быстро сгибается в пояснице.

Занавес опускается, шум водопада стихает, но вдруг занавес опять убегает вверх, автор протягивает руки Катюше и Кларе, но их нет, он один на сцене, брошенный на растерзание тысяче глаз. Он кланяется, с ужасом сознавая, что делает это как-то неловко и смешно, словно марионетка. Но он не может иначе, и все кланяется направо и налево, вверх и вниз, понемногу отступая за кулисы, где знакомые и незнакомые энергично трясут ему руки, слышно только: - Поздравляю, поздравляю.

Занавес снова бежит кверху, автор опять на сцене, он делает жест в сторону кулис: дескать, что я? главное- актеры, а уж если хотите приветствовать меня, я, что же, очень, очень рад, спасибо, такой незаслуженный успех... Уф, наконец-то автор снова за кулисами, ослабевший, сникший, словно пустая наволочка и опять никому не нужный. Рабочие растаскивают декорации,- эй, берегись!
– волокут мебель и реквизит, что-то прибивают. Где ни станешь, всюду мешаешь...

– Живее, живее!
– кричит режиссер, и автор кидается ему на шею:

– Замечательно, замечательно!

– Могло быть и хуже, - сухо отвечает режиссер.

– Послушайте, - блаженно бормочет автор, беря его за пуговицу, - а что, если бы в дальнейшем Клара садилась на ту шляпу? Вот, я думаю, будет смешно!

– Там совсем не нужен смех, - возражает режиссер.
– Живо, ребята, живо, не то кончим не раньше одиннадцати.

Лишний автор бежит благодарить актеров.

Главный герой ужинает и на излияния автора скромно отвечает:

– Ну, это же пустяковая роль.

Клара не настроена разговаривать, она порвала платье о гвоздь. Катюша ревет от обиды в своей уборной: режиссер обругал ее последними словами за преждевременный выход.

– Да разве я виновата, - хнычет Катюша, - что там два раза подряд одинаковая реплика? У меня выход после реплики Клары "...никогда!", а при чем тут я, если она говорит это дважды?

Автор пытается ее утешить, но Катюша плачет еще горше.

– Так... меня... изругать... тут же, на премьере! Как я теперь... буду... играть?

– Успокойтесь, мадемуазель,--великодушно заявляет автор,- ей-богу, никто не заметил, что там выпущен кусочек текста.

И он прав больше, чем сам думает. Никто не обратил внимания на то, что первый акт был бессмысленным. Такие вещи не замечаются.

Занавес снова поднимается. Второй акт. Автор спотыкается о кабели и декорации, чуть не падает в какой-то люк. Ему приходит в голову посмотреть спектакль из-за кулис. Но около кулис - полным-полно, здесь весь подсобный персонал, костюмеры и швеи, рабочие сцены, их жены и тетки, статисты, и их кузины, и знакомые их кузин, и еще какие-то неведомые личности. Все они смотрят спектакль, вслух обмениваются шутками, перебегают по скрипучим доскам, жуют, переругиваются, хлопают дверьми, препираются со сценариусом, мешают актерам, создают немыслимый беспорядок и чуть не суют носы на сцену. Автор пытается протиснуться между ними, становится на цыпочки. Но вместо того чтобы услышать, что делается на сцене, он слышит разговор двух рабочих в синих спецовках.

– Вот нудота...
– резюмирует один.

– Уж больно длинно, - говорит другой.

– Раньше одиннадцати не уйдем.

Бац! За кулисами кто-то с грохотом повалил железный стул. На сцене тем временем идет любовный диалог.

Лишний автор отходит на цыпочках, страшно скрипя половицами; лабиринтами коридоров пробирается на улицу. Поздний вечер. Немногочисленные прохожие шагают по улицам, думая неизвестно о чем, звенят трамваи, вдалеке шумит жизнь. Автор вздрагивает от ночной прохлады и тоски. Он один, один, как никогда на свете, а за его спиной завершается день его славы. Ох, скорей бы конец всему этому!

ПОСЛЕ ПРЕМЬЕРЫ

После премьеры автор остается в полной неизвестности - провалилась пьеса или имела громадный успех. Правда, его вызывали, но публика, наверное, просто потешалась, или жалела его, или еще что-нибудь... Исполненный опасений, автор подозрительно прислушивается к словам своих знакомых.

– Вот рады, наверное?

– Я бы немного сократил первый акт.

– Отлично сыграли.

– Поздравляю, поздравляю!

– Не мешало бы сократить третий акт.

– Надо бы сыграть иначе.