Лейтенант долго молчал. У него не было боевого опыта, но он знал из рассказов раненых фронтовиков, как опасно появляться на поле боя, занятого врагом. Заметят, никакой «дегтярь» не поможет. Окружат и уничтожат. И цена этой смерти – несусветная глупость.

– Нет, санинструктор Котомкина, с растянутой стопой вы останетесь здесь, а я проведу разведку, – с волнением сказал Костя.

Но ни того ни другого сделать не удалось. Едва лейтенант наложил шину на ногу подруге и завалил ветками подводу, как по просёлку, с которого они всё же успели съехать в ложбину, протарахтела вереница мотоциклов с пулеметами, за ними потянулись легкие бронемашины и крытые грузовики с солдатами. Оттуда доносились маршевые песни, игра на губных гармошках. Со стороны траншеи полка слышалась трескотня автоматов. Добивали раненых.

Медленно надвигались сумерки, а по знакомому просёлку всё шли и шли захватчики.

Они лежали под телегой тихо, как мыши. Лейтенант пристроил оптический прицел к винтовке и в просвет между ветками наблюдал за движением врага. Этой массе войск было наплевать, что творилось рядом. Но Костя был уверен, пройдёт какое-то время, появятся солдаты из похоронной команды, что зачищала передовую от раненых, и наткнутся на заметную со стороны кучу веток. Тогда придётся принять бой и подороже продать свою жизнь. Но такой план для лейтенанта не годился. Он не собирался так быстро умирать, не для того прошёл спецподготовку на базе разведывательного управления. Обязан драться, выживать в любых условиях, оправляться и снова наносить удары по врагу. Жаль, не было карты местности. Придётся изучать нюхом. Молодость, прошедшая в таёжном поселке, советы и подсказки деда помогут ему и здесь быстро разобраться в лесной глухомани. И эта глухомань станет теперь его безотказным надежнейшим другом и помощником.

– Таня, как твоя нога? Распухла. Нам надо засветло перебраться в лес. Здесь опасно. Ты сможешь ползти?

– Попробую. Чему-то же я научилась на передовой в боях! – И она сноровисто двинулась за лейтенантом.

Через полчаса они укрылись за разлапистыми клёнами, что росли в лощине, уходящей к густому смешенному лесу.

– Будь пока здесь. Немцы сюда не сунутся. Я мотнусь за кашей, сухарями и, главное, за боеприпасами. Попробую надежно перепрятать, часть принесу сюда. Рано утром уйдём в глубь леса, найдём хорошее убежище.

– Но вы, товарищ лейтенант, собирались прорваться к своим.

– И сейчас не отказываюсь. Но не ползком же с вашей ногой по тылам врага. Подживёт – двинем. И вот ещё что. Сейчас птицы не поют, скоро осень, но кедровка криклива днём, а выпь ночью.

Лейтенант показал крик кедровки.

– Чтобы ты знала, что иду я, а не немец. Это на всякий случай. Потом научу и тебя. Сейчас перекусим кашей, сухарями, и я пойду.

– Я только сейчас поняла, что жутко проголодалась. За весь день – ни крошки во рту. – Таня натянуто улыбнулась.

– Я тоже, – улавливая настроение девушки, бодро ответил Костя, – когда почувствовал, что мы в относительной безопасности до утра.

До телеги было рукой подать. Метров пятьсот. Лейтенант стал прятать в кустах ящики с гранатами, толом, цинки с патронами, прикрывая их прелой и свежей травой. Но большую часть оружия вместе с мешками сухарей и банками с кашей перенес под клены и там тщательно укрыл от посторонних глаз, насколько позволял тусклый свет луны. Чертовски устал. Спина мокрая от пота парила, как после веника в горячей бане. Ноги тряслись и подкашивались. Он никогда не считал себя слабым физически, был натренированным, с упругими бицепсами. Постоянно качал мышцы, марш-броски с полной выкладкой в лагере давали перцу, но ноги никогда не тряслись. А тут от лихорадочно быстрой работы, в полусогнутом состоянии перетаскал и укрыл тонну груза, то большей частью неся перед собой, когда надо было продираться сквозь заросли клена, то на горбу – в открытом месте бегом. Разбередил рану, чувствовал – закровавила. И все без передыху, боялся не управиться к свету. Подумалось: «Это тебе, лейтенант, не учебка, где не было опасения неожиданной стычки с врагом, а боевая обстановка. Вот она какая, изматывающая психологической нагрузкой». Он даже ни разу не вспомнил о своих погибших родных, все мысли занимала суета с переноской военного имущества, доставшегося теперь ему с Таней. И только, когда спрятал последний ящик с патронами, шевельнулась мысль, что с таким арсеналом он жестоко отомстит за гибель родных и за поруганную землю Отечества.

Таня, нахохлившись, как раненая орлица, сидела на единственной шинели погибшего шофёра и не сомкнула глаз, баюкая ушибленную ногу, боясь за Костю и сочувствуя ему из-за своей беспомощности. Она, как и он, знала: чем меньше будет двигаться, тем быстрее спадёт опухоль и нога восстановится, тогда можно прорываться к своим.

– Ну, кажется, перенёс всё. Можешь спать. Я даже приказываю спать. Мы должны быть сильными и всегда в форме.

– Я вас не понимаю, товарищ лейтенант, зачем столько боеприпасов, вы что, собрались партизанить?

– Посмотрим. Заживёт нога, решим. По возможности, будем совершать диверсии в тылу врага, – несколько отвлеченно ответил Костя.

– Но нас только двое…

– Все погибнуть не могли. Кто-то ушёл в леса. Найдём и сколотим группу. Ничто не сближает людей так, не роднит их, как совместное дело или поставленная цель. Всё, спать, через два часа – рассвет. Завтра поговорим на эту тему. А по свету посмотришь мою рану – разбередил ящиками. Всё!

Лейтенант вплотную придвинулся к спине санинструктора и тут же уснул, подложив под ухо правую руку с часами-будильником, который Таня давно заметила. Он спал тихо. Дыхания почти не слышно. А она долго не спала. Чувствовала тепло от его крепкого мускулистого тела и думала о нечаянной, но счастливой встрече, о любви к нему.

«Нашла время, – ругнула она себя, смотря в темень и прислушиваясь к ночным шорохам. – И вообще надо выбросить из головы эти мысли. Но я так молода и не знала ни одного мужчины…»

– Товарищ Таня, нам пора. Восток синеет.

Она вздрогнула и чуть не закричала от неожиданности и страха. Он прикрыл ей ладонью рот. Она была широкая, на всё лицо, и горячая.

– Выползай из-под клена, дальше понесу на спине.

– Этого не хватало!

– Вынужденная мера. Дорога каждая минута. Ты же на себе выносила раненых с поля боя – почему я не могу?