У соседей-патронщиков подвизался фотокорреспондент из зеленодольской газеты, я обратился к нему, пообещал гонорар за снимок. Парень, как мне показалось, пошёл навстречу и охотно согласился помочь.

– Молодец, соображаешь, – в кои-то веки похвалил меня Елин, когда я ему рассказал о том, что во время посещения стенда министром будет проводиться фотосъёмка.

В цеху пронёсся благоговенный ветерок: «Едут!»

Сергей Борисович Иванцов в сопровождении высокопоставленной свиты не спеша дефилировал по цеху, от стенду к стенду. У Елина подмышками появились влажные пятна. Министр военного ведомства предстал весьма тактичным и обаятельным человеком в строгом тёмно-сером костюме. Когда Елин пробубнил заученную мантру про судостроительный завод, августейший чиновник весело поигрывая рыжими бровями, задал пару интересующих его вопросов. После этого, пошутив что-то насчёт того, что кастрюли вместо кораблей нам уже выпускать не придётся, Иванцов подмигнул мне и направился к следующему татарстанскому предприятию.

Отстрелявшись, директор с облегчением выдохнул, и задал мне всего один вопрос:

– Ну и где твой фотограф?!

Это было фиаско. Я ещё во время презентации делал этому пигмею-фотографу страшные глаза, мол, ты чего, скотина, не снимаешь? А тот в ответ лишь мотал отрицательно головой.

После ухода Иванцова я схватил предателя за грудки, но коротышка со штативом твердил лишь одно:

– Мне запретили снимать для вашего завода.

– А ты что, собака, мне заранее сказать не мог?!

– Я с вами контракт не подписывал…

Понятно, всё это были подковёрные игры. Директора двух заводов когда-то были приятелями, а выбившись в гранды, пытались конкурировать между собой и кинуть камешек в огород противника при любом удобном случае. Всё это ясно, но почему я-то здесь крайний, а? Почему я весь день, как рыжий на ковре?

Елин был злопамятным человеком и ещё долго мне припоминал визит министра обороны.

А любитель воды и табуреток развёл бурную деятельность: визиты гостей на завод стали расти в арифметической прогрессии. Я только успевал заказывать флаги, готовить рекламную продукцию для всей этой непрекращающейся толпы.

Не упрекните меня в излишнем тщеславии: местоимение «Я» мной употребляется не для собственного выпячивания, а всего лишь отражает сложившуюся на тот момент действительность. А ведь отчасти я сам себя загнал в угол.

Случилось так, что целую неделю я трудился вообще один. Дизайнер и сисадмин уволились, Марата и Мишу я ещё не нашёл. Настя была на больничном, подозреваю, что липовом. Альбина ушла на сессию в институт. А Оля – ну что взять с влюблённой женщины – по приезду из Москвы, можно сказать, на коленях выпросила у меня новую поездку в столицу. Поначалу я отрезал: никаких командировок, в отделе работать некому. Однако если женщине что-то приспичит, она башку в кровь расшибёт – но сделает. Сиразова пошла в обход: нашла в Москве какие-то курсы менеджеров по рекламе, явилась с просьбой срочно обучиться к Пашиной, та, по привычке не глядя, подмахнула разрешительную директиву. После этого мать троих детей смогла окучить финансового директора, и тот всё в два дня оплатил, хотя порой от него денег на канцелярские скрепки было не выклянчить. Так что с моего молчаливого согласия целую неделю я трудился за шестерых.

Надо отдать должное, через неделю Ольга вернулась с курсов похорошевшая, отдохнувшая и готовая к новым трудовым подвигам. Но и вдвоём нам было трудно противостоять этому потоку рабочих заданий

В этот момент я окончательно понял, что завод за эти 3 года изменился кардинально. Мне почему-то вспомнился культовый фильм «Брат-2», где злой таксист возмущался; «Были люди как люди».

Действительно, народ на заводе испортился: все стали друг на друга кляузничать, стращать и доносить. Отдел рекламы превратили в отхожее место для непрофильных поручений.

Скажите на милость, почему мы должны печатать фотографии всему заводу на том основании, что у нас имеется цветной принтер. Мы не то, чтобы против, просто помимо этой благотворительной миссии есть основная работа. Но и это не главное: чернила и бумага тоже денег стоят, а выделяются они крайне напряжённо.

А поток ходоков в мой отдел не стихал никогда. Все от нас чего-то хотели, чего-то требовали, при моём сопротивлении направлялись к вышестоящему начальству за приказной визой.

К примеру, мы с Ольгой готовились к встрече немецкой делегации. Запарка нешуточная, очень много материалов и много дел надо переделать к завтрашнему визиту. И тут является главный сварщик и требует в трёхдневный срок изготовить схемы строповки грузов. Почему этим должен заниматься отдел рекламы? Оппонент и слушать меня не хочет, тычет мне под нос резолюцию главного инженера: «Прошу срочно изготовить!»

Следом за настойчивым сварщиком является не менее настойчивый кадровик с желанием напечатать десяток поздравительных адресов. На мой вежливый вопрос: «А когда надо?» мне не менее вежливо отвечали: «Вчера».

Картину довершает представитель отдела главного металлурга со слёзной просьбой сфотографировать титановую отливку нового образца. Естественно, в течение часа.

– У вас же единственный на весь завод цифровой фотоаппарат, – железно аргументировали свою позицию ходоки.

В канун новогодних праздников в отдел рекламы вообще не зарастала народная тропа. Почти каждый заводчанин страждал урвать себе календарь на будущий год. При хронически дефицитном бюджете этой востребованной представительской продукции выпускалось немного, и её едва хватало для раздачи вип-персонам и посетителям выставок. Мне ещё много лет снились заглядывающие в кабинет просящие физиономии и их стенания: «Олег Юрьевич, ну когда же будут обещанные вами календари?»

Впрочем, ни для кого врагом народа я так и не стал. Если человеку не доставался самый представительный квартальный кадендарь с красным бегунком посередине, я ему вручал настольный треугольный календарь, ну а если заканчивались и они, то в расход шли карманные календарики, коих было великое разнообразие и изготавливалось их несчётное количество.

Я приходил на работу в 7 утра, уходил в лучшем случае в 7 вечера. Ночью мне снились схемы строповки грузов, флаги народов мира и директор Елин, сидящий на титановой отливке. Просыпался я в пять утра от икроножных судорог и, понимая, что сегодня не воскресенье, впадал в отчаяние. Зачем я загнал себя в эту карусель, что же мне спокойно не жилось на пенсии.