– Кэрри, что самое неприятное для вас в этом опыте?

– А можно, прежде чем ответить, рассказать вам один случай, который может служить очень хорошей иллюстрацией для ответа?

– Да, конечно. Что это был за случай?

– Мне, наверное, тогда было лет тринадцать или четырнадцать, а может, чуть меньше, не помню. Мать оставила дома присматривать за отцом. Он в очередной раз пытался выйти из запоя и для этого ему необходимо было продержаться без выпивки хоть какое-то время. И именно с этой целью меня оставили дома, чтобы смотреть, чтобы он не напился опять. Я помню, как он попросил меня почистить ему брюки какой-то жидкостью, которую приготовил из одеколона и показывал, как правильно это делать с помощью зубной щетки. А когда я закончила, он сказал, что сам выльет в унитаз эту жидкость из блюдца, в которой она была. Он пошел в туалет, а мне по какой-то причине нужно было пойти в кухню, которая была дальше по коридору. По дороге туда я проходила мимо туалета и случайно увидела в пространстве между дверью и проемом, как, задрав голову, он пил эту грязную жидкость из блюдца. Он-таки нашел способ опохмелиться, при этом обманув меня. Знаете, доктор, я думаю, что не боль делает человека слабым или жалким, не она превращает его в тварь или ничтожество, а то, что в момент боли такой человек выберет свою слабость. Он замкнется на нее, и в этом мире для двоих не будет не для кого другого места, кроме зависимости и зависимого. Моя мать спасала его, потому что считала, что нам вдвоем без тех денег, которые он мог бы зарабатывать не прожить, но я никогда не хотела его спасать, а, наоборот, хотела избавиться. А теперь, если вернуться к вашему вопросу, доктор Роуз, что было самое неприятное в том и этом эпизодах для меня, то – это неискренность. Мне в целом противна ложь, потому что она подрывает доверие. Если говорить о профессиональной сфере, то с таким деловым партнером далеко не уйдешь. Каким бы ни был талантливым и умным коллега, если его словам доверять нельзя, если он в любой момент может исчезнуть, то сами понимаете, как можно потом отчитываться перед инвесторами и клиентами или продолжать работать над проектом. В таком случае страдают все, и рабочая нагрузка неравномерно распределяется между людьми, работающими над одним проектом. Но в профессиональной сфере можно найти другого специалиста, забыть о том, на кого нельзя положиться, выкинуть из головы и идти дальше. А что говорить о семье? Что стоят слова человека, которому если вдруг захочется опохмелиться, то он продаст родную мать за блюдце вонючего одеколона со следами дорожной пыли с собственных брюк? Мелочь ли это? Пока он пил, он бросал и меня, и мать, он просто уходил из семьи. Однажды, когда мне было 7 лет, он просто не забрал меня из школы. И, когда стало уже совсем темно, и в школе не осталось других детей, меня домой пришлось вести школьной медсестре, которая была женой нашего директора. Отец мог запросто исчезнуть на несколько дней и пить у себя в подвале, в котором проводил занятия с парнями-подростками и учил их, как строить модели самолетов и планеров. Пока я была маленькой, я свято верила в то, что по словам матери у «нашего отца» одна-единственная проблема – это его хронический алкоголизм, его зависимость. Но потом, когда он излечился и перестал пить, он не перестал орать и бить меня. Да, он стал стабильно зарабатывать и приносить деньги в дом, но почему-то его злоба по отношению ко мне так и осталась там, где и была. Она не исчезла вместе с пьянством. Более того, удары стали тяжелее, а злобы и яда в словах стало еще больше, как будто… – она замолкла на полуслове, задумавшись.

– Как будто? – произнесла я, показав, что продолжаю внимательно слушать.

– А может и не излечился он вовсе? Просто то, что вызывало алкогольную зависимость приняло какую-то другую форму? Ну да, не мне с этим разбираться, мне нужно разобраться со своей жизнью. После того, как стадия пьянства закончилась, его приступы злобы в отношении меня стали серьезнее, как будто, когда я была ребенком, я была маленькой проблемой, но теперь я становилась взрослее, и таким образом, и проблема росла.

– В чем, вам кажется, могла заключаться проблема для него?

– В том, что я была угрозой его авторитету. С одной стороны, на людях он вроде как гордился моими оценками, достижениями, сертификатами и победами на олимпиадах и конкурсах, но с другой стороны, он как-то наорал на меня, когда я показала, что знакома с историей религии лучше него. Он орал, что у меня дерьмовое образование на фоне того, какое получил он. Такое впечатление, как будто это было состязание за звание самого умного, самого признанного, самого талантливого и успешного в профессиональном плане. Это, кстати, я тоже расцениваю, как предательство, он воспитывал меня с любовью к знаниям и учебе, а как только у меня начало это получаться, и учитель стал превосходить ученика, так сразу ученик стал омерзителен учителю, стал для него чужим, и тот решил от него отказаться. Мой отец очень любит детей, очень любит, чтобы ему смотрели в рот и верили на слово, а я перестала это делать. Вот и последовало наказание. И мне кажется, если бы я была парнем, он тогда бы мог надеяться на то, что я пойду по его стопам и как бы стану его наследником, а вот девчонке он этого простить не мог.

– Мне кажется, это достаточно сложный и запутанный вопрос, Кэрри. Давайте, попытаемся сейчас выделить самую раннюю болезненную точку, проанализировать ее, а потом двигаться дальше во времени. Если вернуться к тому, с чего вы начали, – с самых первых ваших воспоминаний об отце, и пока не брать во внимание гендерные роли и ваше взросление, есть ли что-то в непостоянном отношении вашего отца к вам, на что бы вы еще хотели обратить внимание?

– Наверное, уже нет. В тех воспоминаниях мне было важно найти для себя объяснение, почему он наедине со мной так часто срывался и орал, откуда брались те самые приступы ярости, но теперь я думаю, что этот вопрос проработан.

– Хорошо. А если я вас сейчас попрошу это закрепить и кратко сформулировать, как бы это прозвучало? Какое значение для вашей жизни сейчас имеет тот прошлый опыт?

– Я думаю, взрывы агрессии отца в отношении меня в то время объясняются тем, что я напоминала ему его мать своим независимым и свободолюбивым характером. Боясь потерять авторитет, он и срывался на меня, но во время этих порывов передавал мне то чувство, которое, как ему казалось, испытывала при общении с ним она – стабильной холодной уравновешенности, самодостаточности, уверенности в себе, спокойствия и ясности ума. Это чувство мне по душе и сейчас мне его очень не хватает в жизни. Я забыла о нем совершенно, так как пыталась либо вообще не думать об отце, либо видела в ссорах с ним свою вину, но теперь оно вернулось, и я очень надеюсь взрастить его в себе еще больше. Думаю, что самое важное в нашей с вами работе над этим эпизодом, то, что я поняла, что это чувство может существовать отдельно от ссор и выяснений отношений, что им как плащом, можно пользоваться тогда, когда это необходимо.

– Это очень хороший вывод. Мне нравится, как вы его сформулировали, Кэрри. Есть ли еще что-то, что вы могли бы добавить по поводу этого эпизода?

– Да, сейчас мы разобрали чувство, которое мне удалось вспомнить достаточно отчетливо. Но, мне кажется, должно быть что-то еще, из-за чего при общении со мной у отца включалась такая реакция, и я могла напоминать ему его мать. Конечно, это могло бы быть и что-то сугубо его личное, но если бы в моем характере не было совсем ничего схожего, хоть приблизительно, то и ссор бы не было. У меня есть только смутные представления, что это может быть некое сочетание независимости, самодостаточности, какого-то упрямства не подчиняться и не сдаваться. Как вы считаете, доктор Роуз?

– Кэрри, а что, если все гораздо проще? Если воспользоваться бритвой Оккама, то, то чувство, которые вы испытывали во время ссор с вашим отцом, это тот фрагмент вашей личности, который также видел в своей матери и ваш отец. А вы испытывали чувство, которое только что описали мне, именно по той причине, что могли, что у вас обеих эти фрагменты похожи. Это также и было причиной, которая включала приступы агрессии отца, и если ей, как матери, он свою злость показывать, возможно, не мог, то вам, как ребенку, он ее показывать не боялся. Чтобы было еще понятнее, можно представить себе это так. В вас от рождения это чувство было заложено в виде некоторого семени, маленького зародыша, у вашей бабки, матери отца, оно в силу ее опыта уже сформировалось в полноценное дерево. Ощутив ваш потенциал, это семя, ваш отец таким образом через конфликты с вами помог этому семени раскрыться и прорасти.

Конец ознакомительного фрагмента.