– Товарищ сержант, как не лезть, там же война? – Я натужно улыбался, моя фуражка намокла, но из чувства приличия я, как и он, старался этого не замечать.

Очень охота было сказать ему какую-нибудь гадость, но выработанная за полгода привычка чинопочитания к этому человеку не позволяла оттолкнуть его от себя и уйти, плюнув ему под ноги. По сути своей плохой он или хороший, он был для нас как Харон, ведущий за руку от прошлого к настоящему. Он был больше, чем брат и значительнее врага – учитель, воспитатель, садист, стукач, подлиза, откровенное говно – всё это он, но повода назвать его трусом не было. Я и сейчас, пройдя достаточно долгий путь в своём становлении, считаю удачей, что мне довелось узнать такого человека как сержант Гарифулин. Гарик в своём роде «Эксклюзив»!!!

– Кончай пиздеть и брось свою ненужную иронию! – Гарик в последний раз показал мне свои ровные зубы. – Если ты думаешь, что там война и все братья, ты ошибаешься. Мне пацаны пишут, и я знаю, что Гайжюнай [1] по сравнению с Афганом отдыхает.

Он немного помялся и, сделав шаг навстречу, раскрыл свои объятия. До этого мгновения я никогда, не считая моего отца, с мужиками не обнимался. Меня захлестнули чувства, и я, бросившись к нему, замер в его сильных руках.

– Не будь дураком! – Он оттолкнул меня от себя и, посмотрев в глаза, добавил: – Чтоб тебе выжить, научись не высовываться.

Дождь резко прекратился, тучи расступились, обнажив зарёванное небо. Гарик развернулся и вошёл в подъезд казармы, возле которого под козырьком стоял старшина срочной службы Радвила и мой недавний однокурсник – младший сержант Белых.

– Ну, Куделин! – Радвила в первый раз не улыбался, гримаса на его лице давала понять, что и он не равнодушная литовская сволочь. – Держи себя достойно. Чигвинцеву привет, он, кстати, твой земляк. Держись его, он мужик конкретный. Вроде тебя, хотя нет – разумней, да, а так – хлюповат!

Он не стал раскрывать объятий, а просто притянул меня за руку, слегка прижал к себе и похлопал по спине, с его ростом это было просто. Я сделал шаг в сторону по направлению к Олегу, с которым мы попрощались более сухо.

– Помнишь первую команду «К бою!»? – Я протянул ему руку.

– Почти забыл. – Он постарался улыбнуться, но заданный мной вопрос привёл его в замешательство.

– Вспомни, Олег, и не забывай. – Я подтянул второй рукой его недотянутую руку и крепко сжал её в своих ладонях.

Чалый примчался от штаба батальона, чтоб поторопить меня с прощанием. Я поправил лямку моего РД [2] , развернулся и, пиная промокшие полы шинели, двинулся в сторону штаба, где нас ожидал дежурный по части.

– Саша, – не смело окрикнул, появившийся из-за спины Радвилы Витька Нерух. – Запиши адресочек, чтобы можно было списаться. – маленькая записная книжка далеко за средину была заложена шариковой ручкой. – Ну, не знаю, может домашний адрес?!

Я оглянулся на удаляющуюся спину Чалова, быстро хватанул этот блокнот и не задумываясь черканул: «До встречи в войсках!».

– Вить, мы же связисты – найдёмся всегда…

Чтобы проводить нас достойно и с почестями, Каунас задвинул облака в пригород и пригрел солнышком.

– Какое же всё-таки глубокое здесь небо, – в очередной раз подумал я, сидя возле заднего борта военного ГАЗ 66, который почти полгода назад привёз меня в эту часть…

Почти двадцать восемь лет этот листок из записной книжки Виктора Неруха ждал своей публикации!

Почти двадцать восемь лет этот листок из записной книжки Виктора Неруха ждал своей публикации!

Садящийся военно-транспортный самолёт, вырвавшись из облаков, настолько стремительно набегает на взлётную полосу, что стоящего возле неё десантника захлёстывают восторг и страх одновременно. Недавняя точка в небе вмиг превращается в большую, расправившую крылья курицу с наетыми бёдрами, которая, увеличиваясь в размерах, перерастает в огромный Ил-76. Три самолёта приняли на борт огромное количество шрапнельной массы, которая должна была восполнить и заменить изнывающих от ожидания дома Дембелей.

Наша порция крови предназначалась для переливания состава 103 Парашютно-десантной дивизии и 345 отдельного полка ВДВ. Огромное море голубых беретов, не способных сформировать общий строй из-за отсутствия привычных ориентиров знакомых подразделений, оказалось на самом деле лишь каплей для сороковой армии, размещённой в пределах “дружественного” Афганистана.

Не могу описать чувства этого мига отправки в неведомую страну. Скажу так, мы в лицах постарели. Нет, не повзрослели, а именно постарели. Внутренний страх перед неопределённостью будущего был ещё не пережит нами, а время свершения данного события настолько скоротечно, что письма ещё не написаны, а сущность нового бытия не познана.