По коридору кто-то прошел, и парень немедленно открыл глаза. Вокруг властвовала мгла – мягкая, бархатная, и казалось, кто-то насвистывал очередную мелодию тоннеля.

«Странно», – подумал Тим. Он прекрасно помнил, где находится, но все чувства говорили, что он больше не в карцере. Откуда-то со спины налетал теплый воздух, в котором без труда можно было почувствовать запах горелой резины – не слишком сильно, не до нестерпимой вони. И некто еще находился здесь. Казалось, достаточно протянуть руку – и сможешь дотронуться.

«Большинство видит мир таким, каков он есть, некоторые – таким, каким он может быть, но только творцы способны перекинуть мост через гигантскую пропасть между первым и вторым, – услышал Тим. Ему почудилось, будто ухо обдало чьим-то горячим дыханием. Вроде бы эти слова произнес кто-то до него: то ли писатель, то ли исторический деятель, но парень не мог вспомнить имени. – Мы, всемогущие демиурги, не ведаем, что творим, и как у нас получается это, смотрим во тьму, но видим в ней свет и отражения сбывшихся и несбывшихся реальностей, воссоздаем города по памяти, живем на границе между мирами и с радостью встречаем странников, пересекающих ее».

А потом в конце первородной, странной, великой тьмы, ничем не родственной той, которая появляется в помещении, достаточно лишь погасить свет, засияла яркая светло-синяя искорка. Тим потянулся к ней, но в этот момент щелкнул замок, и все исчезло.

– Все, сиделец, выходи, – послышался словно через несколько слоев обернутого вокруг головы полотенца голос конвоира.

Тим тяжело, со стоном вздохнул и потер глаза, когда в комнатенке вспыхнул злой электрический свет. Наверняка тусклый, однако сейчас он показался ослепляющим.

– Намаялся, поди, – посочувствовал дядя Ваня.

– Выспался, – пробормотал Тим. Он с усилием тер глаза и делал тем лишь хуже.

– Ты чего?

– В мире ослепленных тьмой может солнцем показаться пламя от свечи… [1] – прошептал Тим строчку из песни, кажется, пришедшей к нему в одном из снов, а может, услышанной когда-то.

Затем снова шли переходами, иногда путь их преграждали железные двери и решетки. В воздухе на этот раз распространялись не ароматы еды, а кислая свежесть. Видимо, проходили мимо женских купален. Селянки давно приноровились тереться какими-то травками, очищавшими кожу не хуже некогда популярных косметических средств. Мир, хоть и изменился, обиделся на человечество и стал вести себя в разы враждебнее, все же не оставлял попыток помочь хотя бы в малом. То, от чего не пищал счетчик Гейгера, с вероятностью в семьдесят процентов удавалось использовать если не в пищу, то как-нибудь еще. Правда, экспериментировать приходилось немало – сначала на собаках, затем на себе.

В комнатушке, в которую привели Тима, на лавке у стены сидели Максим и Данька, оба сосредоточенные, с бледными, опухшими лицами.

– Вы чего такие одутловатые? – спросил Тим, когда конвоир удалился, оставив их наедине. Может, и подслушивал, но дела до этого не было никакого.

– А ты, думаешь, выглядишь лучше? – огрызнулся Максим.

– Пересып, – пояснил Данька.

– Значит, вас тоже держали в карцере? – хмуро проговорил Тим.

– Нас-то? Нет, в обычной камере, – пробурчал Максим.

– Хотя бы пройтись немного могли, – перебил его Данька, – и свет какой-никакой имелся.

– В города играли, – фыркнул Максим уже другим, более приветливым тоном. – Сам-то как?

– Нормально, – ответил Тим. Плакаться друзьям – последнее дело, а вот извиниться следовало: – Простите, что втравил вас во все это.

– Прекрати, – отмахнулся Данька. – Интересно, зачем нас сюда привели?

– Расстреливать будут, – предположил Максим, но старая шутка не повеселила не только его, но и остальных. Скорее, прозвучала зловеще.

– Ребят… – начал Тим, – вы повинились бы, а? Ведь это я вас подговорил. Можете даже сказать, что вынужденно послушались приказа старшего группы, а вот теперь осознали все и даже больше. Я честно не обижусь.

– А вот я очень даже, – огрызнулся Максим и тихо выругался. – Ты сейчас нас проверяешь таким образом или хочешь по пути Женьки толкнуть?

– Я вовсе не…

– Неужели думаешь, будто мы пошли с тобой просто так, из желания приключений или по глупости? – удивился Данька. – Каждый из нас все решил и точно не свернет, даже если ты сам уже передумал идти в Москву.

– Не передумал.

– Вот и нечего тогда молоть ерунду, – буркнул Максим, – иначе решу, будто ты нас совсем за друзей не считаешь.

Эти его слова заставили Тима проглотить любые упоминания о том, сколь опасным будет путь. Возможно, даже в один конец.

– Ладно, – сказал он. – Решили – так решили. Значит, идем.

– Идем.

Наверное, конвоир все же подслушивал, поскольку появился он именно тогда, когда отзвучали слова, а вместе с ним вошел и Колодезов: обвел всех троих усталым взглядом. От Тима не укрылись полопавшиеся красные сосуды на белках и набухшие мешки под глазами. А затем дядька сказал: