Да как-то полгода мы и не пересекались. Само получается. То работа, то… работа.

Ладно, признаюсь, я использую собственного ребенка в личных целях. Отвлекающий маневр, шпионаж. Макс регулярно рассказывает, как у папы дела, а я почти всегда прикрываюсь им, стоит на горизонте появиться белой макушке. Как только слышу фразу “папа хотел зайти” — испаряюсь покруче, чем с потоками.

Я просто боюсь узнать, что он больше не любит меня. Не хочу строить друзей до гроба, ничего не хочу. Связи нет и я рада просто тому, что он общается с Максом, да и с остальными тоже. Не знаю, почему он все же решил остаться в Эписе, но за Макса счастлива.

Натали, поджав губы, методично мучает маленький хвост рыбы, соскабливая какие-то невидимые куски мяса. А я встаю, словно парализованная на пороге, не понимая, что происходит. Но нет, Осирис не двигается. Покраснели глаза и кончик носа, пальцы начали подрагивать, но она словно не замечает ничего вокруг.

— Мам? — нахмурившись, я подхожу к ней, обнимая за плечи, — Что случилось?

— Я, — она судорожно сглатывает слюну, отчего горло дергается, — я просто подумала, что тебе обидно будет остаться здесь одной. С ним я достаточно часто вижусь, — а кончик ее носа дергается.

— И сейчас тоже хочешь, — улыбаюсь, обнимая Натали сильнее, — он твой сын, а я никогда и никого не заставляю выбирать. Просто иди и все.

Натали кивает и моргнув пару раз, срывается с места в коридор. Даже пройти ему не дают толком. Хотя может он и не на долго. Поджав губы думаю, как добраться до запасного выхода. Тем более, что дома нет … Глаза обводят ломящийся от продуктов стол. Мозг пристально сканирует каждый предмет, пытаясь отыскать в списке недостающей. Но кажется, что в этом доме нет только спокойствия.

Но.

Аллилуйя!

Как и всегда, скупив все, забыли об основном. В хлебнице победно обнаруживается лишь горушка белого. Отлично. Чуть ли не прыгая от радости я поворачиваюсь к выходу. И замираю на месте, отводя взгляд. Крейн протягивает пакет с хлебом, положив голову на бок. А сердце окончательно поселяется в пятках, заявив, что там тепло, уютно и вообще колотиться там спокойнее.

— Подсказываю, — говорит он, растягивая гласные, а я чувствую, как лицо начинает пылать, — ты хотела сходить за хлебом, потому что уже пора садиться за стол, а без бутерброда с икрой Макс жить не может. Так?

— Но его правда не было, — не знаю куда деть глаза, поэтому судорожно заламываю пальцы, отколупывая не самый идеальный маникюр.

— Поэтому я правда его купил, — улыбается Крейн, поставив пакет на стул.

Отлично. Бог спустился с небес чтобы сходить за хлебом.

— А Макс, — начинаю спасительную речь я.

— Уже играет с остальными детьми, — прерывает Крейн, делая шаг вперед, а я к подоконнику.

— Натали, — еще одна попытка.

— Со всеми очень быстро ушли в гостинную.

— Мы договаривались не использовать силу друг на друге, — перехожу я в нападение, — что это за спектакль с хлебом?

— Поверь, я не смотрел дальше хлеба, — улыбается Крейн, а я готова провалиться сквозь землю.

— Все равно не честно, — пальцы сжимают подоконник, а я чувствую, как костяшки белеют, — ты должен был предупредить. Мы так договаривались.

— Конечно. И я как дурак пол года пытаюсь, как договаривались, с тобой встретиться, — Эрик быстро преодолевает оставшееся расстояние, но останавливается не дойдя буквально шаг, — но каждый раз, стоит мне появиться — тебя уже нет.

— У меня работа, — бурчу себе под нос и хватаюсь за телефон, — твою мать.

СМС от Елены не предвещает ничего хорошего. Пальцы Крейна тут же одним движением вытаскивают смартфон из моих рук, а я по инерции тянусь вперед, оказываясь у него в объятиях.

Дыхание останавливается. Похоже легкие просто забыли, что это такое. Да и зачем дышать, если пальцы жадно прикасаются к такому горячему и твердому телу. В горле пересыхает мгновенно, а желудок делает сальто, когда его рука ложится мне на шею, обжигая там, где кожа наконец получает прикосновение. Облизнув губы, я все же решаюсь поднять взгляд. То, что я вижу, сжимает внутренности, заставляя завязаться в узел и тянуть изо всех сил внизу живота.

— У меня тоже работа, — улыбается он, а серебряная ртуть его глаз заставляет все у меня внутри растекаться сладкой патокой, — но я же здесь, с тобой.

— Связи нет, — нахожу в себе силы выдавить всего два слова, пока его дыхание обжигает мое лицо.

— Для того, чтобы любить, тебе нужна связь? — спрашивает он, а я автоматически отрицательно качаю головой, — Вот и мне нет.

— Что? — я или не понимаю, что слышу, или боюсь понять.

Только чувствую, что руки дрожат, пока не отрываясь глядят натянутую на его груди рубашку.