Шрифт:
Азирафаэлю было очень нужно подумать, и подумать как следует, а думать рядом с Кроули было проблематично. Рядом с Кроули приходилось реагировать. Думать стоило рядом с дверью — той самой, выходящей на южную сторону.
Азирафаэль вздохнул и снова поежился.
Наверное, все дело в том, что эта дверь ведет на юг. А Азирафаэль находится по другую ее сторону, то есть на севере. Поэтому ему так холодно. Конечно же, именно поэтому. А не потому, что его магазин оказался идеальной ловушкой.
Не восток и не запад, не низ и не верх, не черное и не белое. Нейтралитет. Азирафаэль не помнил, чтобы задумывался об этом две с лишним сотни лет назад, рассматривая варианты. Но точно так же он не был уверен и в том, что совершенно не думал ни о чем подобном. Когда привычка прятать определенные мысли доведена до автоматизма, становится очень трудно понять, о чем ты думал на самом деле, а о чем только думал, что думать не стоит — или не думал вообще, потому что не стоит.
Но мог ли он не подумать о том, что Кроули, уже тогда постоянно заговаривавший о «нашей стороне» (пусть и вроде бы не всерьез, вроде бы осторожно и в шутку, но слишком часто!) просто не сможет устоять перед дверью, выходящей на юг… ну и всем, что под нею могло подразумеваться? Мог ли Азирафаэль двести лет назад оказаться настолько глупым?
Или настолько подлым?
Дверь на юг. Идеальная ловушка. Конечно же, Кроули не устоял! Да у него ни единого шанса не было, ему этот магазинчик понравился сразу, с первого взгляда на дверь. Ловушка захлопнулась уже тогда, сфера — это так, последний штришок, дополнительная ирония…
Кстати, об иронии: ну разве же не смешно, Азирафаэль, что твоя такая веселая шутка про «мы с тобой не друзья» оказалась вовсе не шуткой? А ведь ты был уверен, что это шутка и очень удачная. Прикрытие. Ложь во спасение и все такое. В кои-то веки сказал правду — и сам не заметил. «Мы с тобой не друзья, Кроули!» Ну да, так и есть.
На друзей не расставляют ловушек.
Ветер бросил в лицо горсть мелких капель, Азирафаэль резко вздохнул и зажмурился. Время стремительно утекало сквозь пальцы, он замерз, но так и не смог ничего придумать. Не смог даже понять, кем он был двести лет назад — наивным дурачком, прячущим голову под крыло, или умной циничной сволочью. Впрочем, сейчас ему уже начинало казаться, что разницы особой и нет: и в том и в другом случае он был одинаково виноват…
— Ну и какого черта, ангел?!
Слишком возмущенно, слишком громко, слишком…
…близко.
— Кроули!
Азирафаэль развернулся — резко, всем телом, даже не заметив, как жалобно скрипнул старинный наборный паркет под ножками пуфика. Попытался вскочить, но снова рухнул на сиденье, запутавшись в собственных переплетенных ногах.
— Ты зачем встал?!
— А сколько тебя еще ждать?!
Он стоял у ближайшего книжного шкафа, незаметно (заметно! и тяжело! вот же зараза упрямая!) привалившись к нему боком, и выглядел при этом хотя и бледным, но до отвращения самодовольным. И как только умудрился подойти бесшумно?! Он же еле стоит!
— Тебе же нельзя!
— Вот еще… глупости. Пошли домой [38] , ангел.
— Да-да, сейчас…
Азирафаэлю наконец-то удалось распутать собственные ноги и ножки пуфика и вскочить. Кроули наблюдал с интересом, но комментировать не стал. Сам качнулся от шкафа к ангелу, меняя точку опоры, и руку ему на плечи тоже закинул сам, опираясь точно так же, как до этого опирался на полку с ранними выпусками «Песочного человека».
— Ну вот и зачем было…
— Не зли меня, ангел!
38
Всевышний не уверена, понял ли Азирафаэль, что именно Кроули имел в виду под этими словами (насчет самого Кроули Она тоже сомневается, хотя и несколько менее). Однако Она оптимистична и не считает безнадежными не только людей, но даже и ангелов, вне зависимости от окраски их крыльев. А потому уверена, что рано или поздно и до них дойдет, что дом — это не фундамент с крепким фасадом и даже (тут Она всегда позволяет себе ухмыльнуться) не кровля. Дом — это люди, которые тебя принимают и любят таким, какой ты есть. Ну или не люди. Те, к которым можно шагнуть под крыло… нет, не так — те, которые сами расправят над тобою крыло, не дожидаясь, пока их попросят об этом.
За их спинами сама собою аккуратно закрылась входная дверь, почти беззвучно щелкнув замками: это была правильная, хорошо вышколенная дверь, отлично умеющая справляться со своими обязанностями.
Думать рядом с Кроули невозможно, рядом с Кроули можно только реагировать. На то, что он еще догадается вытворить. А он догадается!
— Не надо делать из меня умирающего, ангел!
— Никто и не делает… Осторожнее! Вот… Да… Еще немного…
— И какао…
— Какао?.. А. Да, конечно…
— И это… Не… не пугай меня так.
— Что…
— Что… слышал. Не надо, ангел.
— Я? Тебя?
— Ну а кто же? Сидит там… весь такой… Что я думать должен? Что совсем достал, да?
— Ох, Кроули… Я же не то совсем…
— Вот и я… не… Вот и не надо. Ладно? И вообще! У нас же Соглашение, помнишь?
— Помню.
Кроули так возмущенно шипит и так серьезен по совершенно неподходящему поводу, что тугая пружина в груди разжимается как-то сама собой, проступая на губах облегченной улыбкой.