Другое такси не ловлю. Это знак. Знак не тратить ни копейки. И что важнее — ни единого евроцента. Это на благотворительность. Крэг же сказал! А мне на последнюю зарплату придётся пожить по бюджету. Сумею — мне сейчас реально ничего не надо. Только подушку и тёплое одеяло! И чай с мятой и лимоном. У Майкиной мамы этого добра навалом!

Эй, автобус!

Никогда не бегите за автобусами и мужиками. Даже если придется идти пешком и даже если секса не было черт знает сколько времени! Так считает Майка и, черт возьми, она права. И сейчас покрутит у виска, если я расскажу ей про Крэга! Бай-бай, автобус, бай-бай… Лишняя информация Майке не нужна. Буду одна вспоминать нецензурную ситуацию, сидя старенькой бабушкой со спицами в кресле-качалке… или каталке, тут уж как повезет…

Вон другой автобус стоит. Маршрутка, увы, только что тоже свинтила. Новый знак. Ксюха, милая, знай свое место: а то, как говорится, вся такая в Гуччи и в автобусе едешь. Ах, если бы… Гуччи… У меня «Адидасовские» кроссы с четырьмя полосками из торгового центра за восемьсот рублей! Удобные. А порвутся — в урну, не жалко! Но не порвались же, гады, во Вьетнаме! Порвались только нервы, но Крэг связал их крепкими узлами и подпалил концы жаркими объятиями, чтобы уж наверняка…

Мне действительно сейчас место в автобусе, в хвосте, в уголке, с рюкзаком на плече — теперь одним, мелкий запихнула поверх евро-благотворительности.

— Девушка, оплатите, пожалуйста, провоз багажа.

Какого багажа?

Увы, грозная кондукторша мысли пассажиров читать пока не научилась. Хотя кто ее знает… И все же на всякий случай я ответила вслух:

— У меня нет багажа.

— Ваш рюкзак — это багаж.

— Какой багаж? За него даже авиакомпания денег не просит!

Изначально сдавала его, потому что багаж входил в стоимость билета, а потом только потому, что Джонатан дополнительно оплатил место багажа.

— Вам сорок рублей жалко? На самолет сорок тысяч есть, а на автобус сорока рублей нет? — ухмылялась тётка.

Сунула ей последнюю купюру в пятьдесят рублей. Пусть подавится. Сдачу спрятала в карман. Нет у меня денег, нет! Были бы, на такси б поехала. Отдала все российские деньги за свободу от идиота! Чтоб я когда-нибудь еще знакомилась через интернет!

— Девушка, вы выходите?

— Выхожу!

Из себя. И когда вернусь, не знаю. Наверное, на меня так плохо действует болотный воздух. Останавливаюсь напротив памятника Ленину и машу ему рукой, как полная идиотка. Зачем? Благодарю за безоблачное детство. Не знала, дура, жуя конфетку фабрики имени Крупской, что проколюсь на двух мужиках подряд. Кем же был третий? Буду считать, что Крэг все придумал, а на самом деле он принц из сказки, случайно попавший в наш мир! Можно нафантазировать себе, что угодно. Все равно никто не поверит, что Ксения Сарви такое сделала…

А как насчет четвёртого? Кем будет он? А никем! Пусть у него хоть трижды стоит — как развевающийся на ветру бронзовый плащ дедушки Ленина: местная достопримечательность — посмотри на вождя пролетариата в профиль чуть ниже живота и увидишь, чем он делал революцию! И с чем нас всех оставил. А меня, похоже, вообще ни с чем!

— Гад!

Это я не Ленину, это я дебилу на крутой тачке, который окатил меня из лужи прямо на пешеходном переходе. Да что же за день такой: из бизнес-класса во все прелести рабочего! Поднимаю глаза от грязных коленок и ловлю гадкие ухмылочки от двух курящих на остановке парней. Вот оно, наше женское счастье! Да пошли все самцы в то самое место из четырёх букв, из которого они, кажется, высунулись на улицу! Хотя в нем нахожусь сейчас я — мне же вот такой грязной в гости переться.

Набираю Майке:

— Давай чай заваривать… Шампанское из меня еще, похоже, не все выветрилось.

— Ты там готовься все как на духу… — ржет Майка в трубку.

Ага, если последний не выпущу по дороге. Чертова дюжина килограммчиков оттянула плечо, точно тринадцать тонн. В районе метро «Московская» асфальт настолько раздолбан, что просто невозможно идти по нему даже в кроссовках. И не столько в асфальте дело, сколько в пальцах, которые нервно поджимаются, вспоминая массаж Крэга.

Сейчас расскажу все подруге и меня отпустит. Хоть чуть-чуть. Иначе взорвусь. Верните мне Крэга! Вылезая из его прощальных объятий я чувствовала, что все — заново родилась. А теперь легкая грусть от разлуки с тем, с кем и сойтись толком не успела, превратилась в пепел сожженных мостов в мою прошлую жизнь. Пепел легкий на вес, но дышать мешает до боли в груди. Под ребрами болит. Очень. И в другом месте. И голова, которая не может дать ответ на такой простой вопрос: ну почему это все произошло именно со мной?!

— Ксю, признавайся, ты сейчас все это выдумала!

Майка сидела, стиснув зубами полоску вяленой щуки, и я с трудом разобрала ее шамканье, потому что смотрела не в лицо, а на полупустой стаканчик с пивом. Шампанское без пива — деньги на ветер, это не я сказала, я сейчас и без дополнительной подзарядки молола языком, как заведенная.

Пить или не пить, такого вопроса вообще не стояло: все равно спать завалюсь и вечером вряд ли встану встречать Майкиных родителей — просплю до утра. Здоровый сон мне нужен куда больше воспитательного подзатыльника от ее папы или липового больничного от мамы. Во всяком случае, на данный момент. Потому я с чистой совестью, но по-прежнему с тяжелой душой сделала очередной глоток из своего стакана и прижалась головой к мягкому валику дивана, на котором мне предстояло спать.

— Окей, я все выдумала! — пропел мой малость пьяный голос. — Если тебе от этого станет легче…

Мой полупустой стакан балансировал на рельефе сиденья с мало-мальской поддержкой с моей стороны. Если опрокинется, буду спать на мокром или на полу, что собственно сейчас не имело для меня особого значения. Заглянувшая на огонек, горевший в Майкиных глазах, бодрость укладывалась спать против моей воли.

— Типа, я тебе завидую? — выдала подруга ни с того, ни с сего, или это я как-то не уследила за тоном и смыслом своей речи. Хотя четко контролировала выдаваемую под рыбку информацию. Ничего личного про Крэга я не сказала: из троих моих мужчин он оказался единственным, кто подумал в первую очередь обо мне. Это дорогого стоит, и я буду держать язык за зубами, даже зная, что дальше Майки инфа не уйдет, да и вообще какая ему разница — это про своего парня нельзя рассказывать даже лучшей подруги, а про некоего субъекта, которого не увижу ни я, ни она, можно безболезненно наплести с три короба. Только что-то останавливало меня от полной откровенности… Возможно, самоуважение. Само… К себе! Поделился больным он именно со мной, даже если делал это в каждом аэропорту с каждой встречной. Да и зачем об этом сейчас думать… Все, птичка счастья улетела за океан!