Шрифт:
Обращаясь к центральной проблеме монографии – позитивной социализации, мы подходим к необходимости обозначения ее терминологических границ, что также предполагает принципиальную открытость и дальнейшее развитие этого понятия (Марцинковская и др., 2012; Социализация детей и подростков, 2012). В логике развития новых методологий под позитивной социализацией в широком смысле слова мы будем понимать достижение социализированности, критериями которой являются эффективные коммуникативные практики, гибко применяемые в отношении разных социальных групп; стратегии самореализации и личностного роста в определенном типе культуры; достижение профессиональной успешности и психологического благополучия в текущем социальном пространстве.
В качестве сложного конструкта позитивная социализация представляет собой разноуровневое понятие, предполагающее микро-, мезо- и макроуровни анализа. Так, персональный (микросоциальный) уровень позитивной социализации обусловлен активностью субъекта в своем ближайшем окружении, в той или иной малой группе. Этот уровень коррелирует со становлением личностной идентичности. Важным ресурсом развития индивидуальности здесь является сочетание внутренней логики развития с ценностями и возможностями, открывающимися в процессе освоения социокультурной среды. Межличностный (мезосоциальный) или групповой уровень позитивной социализации предполагает освоение разнообразных подпространств культуры (субкультур), представленных более крупными социальными группами (молодежные движения, партии, конфессии, корпорации и др.). На этом уровне формируется гражданская и социокультурная идентичность, а исследовательская оптика направлена, прежде всего, на взаимоотношения личности и группы. Важным ресурсом развития личности здесь становятся социальная компетентность и отрефлексированная мировоззренческая позиция. Социокультурный (макросоциальный) уровень позитивной социализации обращается к изучению проблем социализированности в перспективе эволюции больших социальных групп (нации, страны, собственно культуры), где, например, становление гражданской идентичности исследуется в связи с процессами трансформации этнических наций в гражданские нации (Межуев, 2012), обсуждаются вопросы становления планетарной идентичности человека (Морен, 2012). Важным ресурсом развития человека здесь является цивилизованность, включающая накопленный социальный и культурный капитал, рефлексивную сложность, образовательный кругозор, толерантность и космополитизм (например, способность интегрироваться в транснациональные научные проекты или в глобальную экономику).
Следует подчеркнуть, что выделенные уровни – это не столько стадии последовательной социализации, сколько усложняющие ее слои, которые, с одной стороны, расширяют и углубляют внутренний мир человека, с другой – повышают его активность, эффективность и значимость в текущем социокультурном пространстве.
Выделение слоев позитивной социализации демонстрирует как сложность ее структуры, так и амбивалентное содержание данного понятия. Например, человек может быть успешно социализирован в определенной субкультуре (в диапазоне от несущих обновление оппозиционных движений до разрушающих государство криминальных группировок), но при этом его собственная социальная группа не социализирована по отношению к образу жизни страны в целом (Марцинковская, 2015а), является непопулярной или маргинальной (например, сообщества киников в эпоху эллинизма).
Обозначенные выше тренды и проблемы обсуждаются в теоретико-методологической части данной книги, вторая же ее часть посвящена проблеме взаимоотношения личности и социума, а также эмпирическим иллюстрациям феномена позитивной социализации, его психологическим координатам и возрастной трансформации в детском, подростковом и юношеском возрастах.
Часть 1. Психология перед лицом современности
Глава 1. Методологическая оптика как инструмент познания
Методологическая оптика – один из ведущих познавательных инструментов в постнеклассическом типе рациональности, справляющийся с проблемами сложности, разнообразия и изменчивости в сфере теоретического и эмпирического знания. Методологическая оптика – конструкт, позволяющий интегрировать, комбинировать и конструировать различные исследовательские стратегии в ситуации текучести (лабильности, изменчивости и ситуативности) современного познания.
Следует отметить, что методологическая оптика – не всегда осознаваемый посредник между исследователем и изучаемой реальностью, однако, будучи отрефлексированным в качестве познавательного инструмента в постнеклассическом типе рациональности, этот конструкт приобретает произвольность и пластичность. Овладев им, исследователь способен играть интеллектуальными стилями и познавательными стратегиями, изменяя ракурсы и способы видения реальности в зависимости от решаемой задачи (Гусельцева, 2013в, 2015а).
Предварительно определив данное понятие, обратимся к предыстории его появления в психологической науке.
1.1. Методологическая оптика в качестве метафорического конструкта
Первоначально методологическая оптика, как и множество других понятий, появилась в психологической науке в качестве метафорического конструкта. Мы можем обнаружить различные его модификации. Так, в монографии М. Холквиста, раскрывающей особенности творчества М. М. Бахтина, используется термин «философская оптика» (Holquist, 1990) [1] . В контексте социологических исследований Г. С. Батыгин, показавший связь выбора методологической стратегии с тем или иным ракурсом картины мира, отмечал: «Методология любой научной дисциплины <…> представляет собой <…> определенную оптику – взгляд на мир как разумно устроенную систему, которая в принципе поддается рациональному познанию» (Батыгин, 1995). В истории науки сходные вопросы обсуждал Л. Флек, создавший концепции «стилей научного мышления» и «мыслительных коллективов» (Флек, 1999). В наши дни обороты «исследовательская оптика», «социологическая оптика», «антропологическая оптика» обрели популярность и стали встречаться в научных публикациях довольно часто. Так, в рецензии на книгу «Визуальная антропология: настройка оптики» Т. А. Разумовская пишет: «В каком-то смысле метафора названия книги, обогащенная визуальным рядом оформления обложки, говорит о перспективах видения и интерпретации изображения: изменяя настройки исследовательской оптики, мы получаем возможность разноуровнего анализа (выделено мной. – М.Г.) визуальных данных, начиная с пересмотра поверхностных “очевидных” значений, углубляясь в контекстуальную рамку образа, реконструируя едва различные смысловые аспекты прошлого в настоящем» (Разумовская, 2010, с. 206). По сути дела, здесь ненароком оказалась сформулирована квинтэссенция культурно-аналитического подхода, согласно которому оперирование исследовательской, методологической оптикой открывает возможности не только разноуровнего, но и стереоскопичного, полипарадигмального, многоаспектного анализа (Гусельцева, 2015а).
1
М. Холквист сравнивает методологию М. М. Бахтина с методом «мысленного эксперимента» А. Эйнштейна, подчеркивая, что оба автора стремились преодолеть ограничения, связанные с существующей ситуацией наблюдателя. Найденные учеными методологические средства М. Холквист называет «философской оптикой» – «a conceptual means for seeing processes invisible to any other lens» («концептуальное средство, позволяющее увидеть процессы, недоступные для любой другой линзы») (Holquist, 1990, p. 20). Если А. Эйнштейн в мысленных экспериментах продемонстрировал тот факт, что картина мира наблюдателя зависит от его положения в пространстве и времени, то М. М. Бахтин, введя понятия «хронотоп» и «вненаходимость наблюдателя», показал, что открывающаяся наблюдателю реальность обусловлена его позицией в коммуникативной сети. Отметим, что Х. Ортега-и-Гассет осмысливал сходные оптические проблемы в терминах «перспективы», а Г. Гадамер – «горизонта».
В контексте культурно-аналитического подхода методологической оптикой принято называть саморефлексивную настройку исследовательского сознания, позволяющую сконструировать индивидуальный дизайн исследования и осуществить избирательное нюансирование локальной познавательной ситуации.
Таким образом, методологическая оптика выступает в качестве познавательного инструмента, интеллигибельного посредника между исследователем и изучаемой им реальностью. Идея культурных средств, посредников (медиаторов) между психикой и миром, конструирующих наше восприятие мира, восходит к И. Канту. В XIX в. она была востребована рядом ученых (в том числе А. А. Потебней, позднее – Л. С. Выготским), однако особый ракурс приобрела в эпоху постмодернизма, когда методология, согласно Н. С. Автономовой, стала уделять пристальное внимание именно посредникам (Автономова, 2008). Такими посредниками могут выступить интеллектуальный стиль, способ рассуждения, письмо (исследование по грамматологии Ж. Деррида – Деррида, 2000), особенности коммуникации (предмет изучения Ю. Хабермаса – см.: 2003).
Если в контексте культурно-исторической концепции получило распространение понятие «культурные средства», то неокантианская традиция оперирует категорией «посредник». Согласно И. Канту, наше представление о реальности опосредовано априорными формами сознания, то есть своего рода «врожденной оптикой». В дальнейшем Ж. Пиаже экспериментально доказал, что априорные формы сознания не предзаданы, а конструируются в процессе взаимодействия субъекта и мира (подробнее см.: Флейвелл, 1967). Методология конструктивизма, подчеркивающая не только историко-генетические истоки, но и рукотворность познавательной оптики, играет важную роль в современной психологии развития. Наряду с этим в контексте психотерапевтической практики, связанной с нарративным подходом (Psychology and Postmodernism, 1994; Watkins, 1986), было показано, что предстающая перед нами реальность сконструирована интерпретациями, которые, в свою очередь, обусловлены сложной игрой контекстов, жизненных историй, повседневных практик, текучих состояний и установок.