Толик разложил по эмалированным мискам шашлык. Кирилл с хрустом вскрыл трехлитровую пластиковую бутыль вина, купленную на рынке у молдаван, и налил в пластиковый стакан густую красную «Изабеллу».

Я надкусила сочный теплый кусок мяса и промычала:

– Какой же кайф, мальчики, я почти счастлива.

Кирилл, не отрываясь, выпил половину вина из стакана.

– И чего тебе не хватает, Манюня?

– Денег, мой дорогой, денег, – пожаловалась я.

Кирилл неспешно долил себе «Изабеллы». Каждый его жест необычайно изящен. Длинные худые пальцы, смуглая гладкая кожа рук под белой футболкой. Широкие плечи, профиль былинного русского красавца… Смотрела бы и смотрела.

– Мань, очнись, вино будешь?

Голос номер три завопил, зеленея от нетерпения: «Мне пол-литра! А лучше литр!»

Я представила, что со мной будет после выпитого вина… Мой организм не привык к алкоголю и мог повести себя неадекватно.

Вдруг не смогу себя сдержать, начну сопливо признаваться Кириллу в любви, а он, стыдясь своего равнодушия, станет оправдываться, почему с его стороны никаких чувств ко мне у него нет и быть не может… Мое самолюбие этого не вынесет… А я, обидевшись, запросто могу и в глаз дать.

– Нет, Кирилл, я буду очень крепкий чай. А вино пей один. И пора ехать, еда и время на исходе.

Доев своё мясо, которое Толик брал из миски пальцами, и, зажевав сочным обжаренным баклажаном, довольно сощурил глаза и сытым голосом похвалился:

– Пока вы ковырялись в болоте, я, бляха муха, напили ещё сорок две баклуши по метру длиной. Два диска затупил, японские, в ядрёные острова их промышленность.

– Молодец, Толя, – от души похвалила я.

Мой черный джип-кроссовер «Мерседес» спокойно наворачивал километры, пренебрегая неровностями треснувшего от старости асфальта. Глаза слипались, но я крепилась. Оранжевый голос внушал, что расслабляться еще рано.

Толик, вёл джип и зевал во весь рот, демонстрируя крепкие зубы.

На заднем сиденье дремал Кирилл. Я смотрела на него в зеркало заднего вида и млела от счастья, как троечница-семиклассница при виде «на всю жизнь» любимого киношного-телевизионно-эстрадного кумира.

Моё расслабленное настроение прервал телефонный звонок. Мы все вздрогнули.

Последние четверо суток наши сотовые молчали, не воспринимая сигналов, летающих в пространстве. Я включила трубку.

– Алло… ш-ш-ш… Манька?.. ш-ш-ш…

Сквозь сплошное «ш-ш-ш» определить голос вопрошающего было невозможно, и я глупо переспрашивала смартфон.

– Алло, кто это?

– Ш-ш-ш… твою мать… – прокомментировал звонивший.

– А-а! Здравствуй, папа Боря! – Родной голос, неожиданно прозвучавший среди бескрайнего пространства, был особенно приятен. – Спасибо за привет от мамы. У вас все нормально?

– Нормалёк!.. Ш-ш-ш… спутниковый… ш-ш-ш… Толику, – не сдавался наш отчим.

– Спасибо! – прокричала я. – А как мой сыночек Данила?

– Хорошо!.. – в ответ надрывался Борис Иванович. – Ш-ш-ш… балуется. – И тут что-то переключилось в телефоне, и мне в ухо заорал голос папы Бори: – Как меня слышно?

– Отлично! – радостно закричала я в ответ.

И, конечно же, в эту же секунду связь оборвалась. Толик скосил глаза в мою сторону:

– Что там?

– Тебе от папы Бори и мамы огромный привет. Наш отчим купил новую игрушку – спутниковый телефон. Твой племянник Данила балуется.

– Угу, спасибо за приветы.

Я не стала перезванивать, зная, что за тысячи километров от родного дома слышимость все равно будет отвратительной, а с моего телефона снимут последние деньги. И хотя многие хорошие знакомые зовут меня «жмотина», с ударением на букву «и», я с ними не согласна. Я экономная, в маму. У нас другого выхода не было, как стать такими.

В детстве мама считала не то что каждый рубль, а каждую копейку. Родной папа работал в нашем УЭК, раньше называемом ЖЭКом инженером-аварийщиком и пил. Много пил. И на свои, и на мамины. А я донашивала одежду за детьми наших соседей, родственников и знакомых.

Легче стало после того, как папуля, обидевшись на нравоучения жены и соседей, решил навестить в деревне свою маму, мою ненаглядную бабушку Марию Матвеевну, о которой он вспоминал два раза в год, на Новый Год и на свой день рождения, ожидая подарков.

В деревне он, как всегда, вошел в месячный запой вместе со своей «первой школьной любовью» Люсей. После полнейшего, в ноль, пропоя он вернулся в нашу квартиру в Осташкове, подчистил шкатулку с семейными накоплениями и снова вернулся в деревню.