«Это была бы очень глупая смерть», — подумал он и дал себе обещание чаще смотреть под ноги и не спотыкаться там, где есть риск свалиться и сломать шею. Но Йован смог продержать его меньше минуты — на лестнице что-то подвернулось под ноги, и если бы не перила, он скатился бы вниз. Маленькие коготки грызуна спешно застучали по полу.

— Миссис Мышь, мать вашу!

Крыса презрительно смотрела на него, шевеля длинными усами. В лапках она держала надкушенную золотую монету, одну из того мешочка, что утром принесла женщина.

— Что, блин? — изумился Йован и протянул руку к крысе. — Ну-ка, дайте посмотреть…

Но миссис Мышь схватила монету в зубы и шмыгнула в темноту, сверкнув лысым розовым хвостом.

Едва он вышел на улицу, как Оуэн метко бросил мяч прямо ему в лицо. Но Йован, даже не вздрогнув, перехватил его; эта игрушка была такой маленькой, что её легко можно было поймать одной рукой.

— Такие трюки со мной уже лет десять как не проходят, — ухмыльнулся он, сильным броском отправляя мяч обратно. — Знаете ли вы, что связались с самым лучшим на свете игроком во все дворовые игры?

— Так уж и лучшим? — осклабилась Энни. — Этих игр так много, что невозможно уметь играть во все. Держу пари, что в покере ты меня не переплюнешь.

— Карты не считаются! — наигранно возмутился Йован. — И дети не играют в покер, они гоняют мяч и прыгают через скакалку.

Девочка показала ему язык.

— Через скакалку я тоже лучше тебя смогу.

— Но у нас нет карт и скакалки, а есть мяч, — напомнил Оуэн. — Мы играем или как?

И мяч летал из рук в руки, от ног к ногам и за забор соседнего дома, и в окно с удачно прочным стеклом, и в голову пробегавшей мимо собаки, которая с радостным лаем поспешила присоединиться к игре. Йован всеми силами старался оправдать своё звание лучшего игрока (пусть и не во всём мире, а всего лишь в родном дворе), и это у него получалось. Ребята хлопали в ладоши и визжали от восторга, когда он держал мяч на носу, вертел на пальце и проделывал прочие трюки, которым научился в детстве.

Солнце ползло всё выше и выше, время давно перевалило за полдень. Йован запыхался и вспотел так, будто его окунули в реку, а дети носились вокруг, не чувствуя никакой усталости от многочасовой беготни.

— Давайте последний раунд и на этом закончим, — он решил наконец сдаться и отдохнуть.

— Что, старикан, радикулит? — язвительно крикнула Энни. Её лицо было красным, лоб в капельках пота, но девочка казалась полной энергии, а Оуэн и вовсе будто только что вышел из дома после хорошего отдыха.

«Не дети, а лошади, весь день готовы скакать», — подумал Йован, но вслух сказал:

— Я-то хоть до вечера могу играть с вами, но крыша сама себя не уберёт.

— Это точно, — раздался сзади строгий голос.

В двадцати шагах стоял Шериф, скрестив руки на груди и с яростью глядя на него. Из-за надвинутой на глаза шляпы, придающей зловещести, он походил на убийцу из зрелищного боевика. Собака, за минуту до этого восторженно гонявшаяся за мячом, поджала хвост и с виноватым видом уползла в кусты.

— Я дал тебе простейшее дело, — с расстановкой проговорил он, — а ты развлекаешься вместо того, чтобы работать.

— Я как раз собирался…

— Я вижу, как ты собирался, — отрезал Шериф и перевёл взгляд на детей. — А вы двое сейчас должны сидеть с родителями и не высовывать свои маленькие любопытные носы из дома в свете того, что именно на вашу семью пал выбор разбойников.

Энни закатила глаза, а Оуэн схватил лежащую на траве длинную палку и выставил её перед собой наподобие шпаги.

— Я не боюсь Робина Гуда! Пусть только придёт, и я его отделаю вот так! — он принялся размахивать палкой. — И так… И вот так!

— Быстро домой! — рявкнул Шериф, и ребята, хоть и нехотя, но повиновались.

Йован непонимающе смотрел на него — старик выглядел так, будто они только что совершили ужаснейшее преступление, например взяли без спроса машину или разбили его любимую вазу, хотя ни того, ни другого у Шерифа не было.

— Да чего вы так взбесились?

— Чего я взбесился? — он становился всё злее. — Я дал тебе ночлег и еду, а ты не удосужился выполнить даже простейшее поручение!

— Потому что нечего делать на этой крыше! — огрызнулся Йован. — Вы просто дали мне идиотское задание, чтобы я сидел дома и не совал нос в ваши дела!

Шериф, стиснув челюсти, смотрел на него с такой яростью, что разумнее было бы замолчать и признать вину, но Йован только сильнее распалился.

— Ну что? Я сейчас должен съёжиться под вашим взглядом? Расплакаться и пойти отмывать крышу своими слезами?

— Никто в этой деревне не смеет повышать на меня голос! — прорычал старик, сжимая кулаки.