Он был больше нас обоих, но ты все продолжал зло смотреть на него своими глазами-блюдцами. Я его боялась, но, заметив, что тебе, кажется, не страшно, я тоже расправила плечи. Старший мальчишка закатил глаза и направился к входным дверям в школу.

– Спасибо, – сказала я.

Ты посмотрел на мой рюкзак и озадаченно спросил:

– У тебя есть все для урока?

Ты, должно быть, заметил, что он был слишком плоский. Я ничего не купила к школе.

– Все есть. Только цветные карандаши нужны.

Твои глаза-блюдечки снова загорелись.

– О!

Ты снял свой ранец с плеча и расстегнул его.

– Можешь взять мои. У меня есть запасные. Мне нравится раскрашивать.

Ты улыбался, а потом, когда учителя построили нас и мы оказались в разных шеренгах, я открыла свой рюкзак, чтобы положить в него карандаши. Я увидела надпись на коробке, и у меня отвисла челюсть.

– Они с блестками!

Ты засмеялся.

– Нарисуй единорога! – крикнул ты, пока наши шеренги расходились в разные стороны.

– Я не умею! – прокричала я в ответ.

– Тогда я для тебя нарисую!

И на следующий день, прежде чем нас отвели в разные классы, мы увидели друг друга, и ты передал рисунок с красивым единорогом и радугой, разукрашенный блестящими карандашами. Я запищала от восторга, а ты засмеялся. Ты в принципе часто это делал.

Ты смеялся громко и от всего сердца. И мне это понравилось.

Сейчас ты не смеешься. Ты стоишь, сгорбившись, и выглядишь одновременно и слишком старым и слишком молодым. Отец повернулся к тебе спиной и не видит, как ты то сжимаешь, то разжимаешь кулаки. Когда он захлопывает входную дверь, ты выпрямляешься в полный рост, во все свои метр восемьдесят пять, и убегаешь.

Ты бежишь так быстро. Быстрее, чем в детстве. Твои ноги стучат по тротуару, а твоя сумка свисает с плеча и болтается позади. До твоего дома далеко, но я несусь прямо позади тебя, делая вид, что нам снова по десять лет и что мы бежим в наше собственное тайное место в лесу, где мы будем сочинять миры и решать их судьбы.

Твой дом голубого цвета, как небо, а ставни у него красные, как кровь. Я помню, что однажды сказала тебе об этом, но тебе мое сравнение не понравилось. Ты взлетаешь по ступеням и распахиваешь входную дверь. Внутри так же красиво, как в моих воспоминаниях. На стенах новенькая бежевая краска, под потолком идеально-белая лепнина. На полу постелен паркет из твердых пород дерева, и кажется, что он покрыт медом.

Твоя мама опускает чашку на стол и смотрит на тебя из кухни. Она старше моей мамы. В уголках глаз у нее морщинки. Она не носит кукольный макияж. На ее коже нет синяков. Она старше, но не выглядит замученной.

Ее глаза широко раскрыты от беспокойства.

– Август, что случилось, детка?

Ты смотришь на нее с порога, грудная клетка вздымается от жадных, тяжелых вдохов.

– Она… она… умерла.

Твоя мама прищуривает глаза, как будто так она лучше слышит. Твой голос такой тихий.

– Она умерла, – повторяешь ты громче, злее.

Твоя мама вдруг встает и подходит к тебе, в ее взгляде читается тревога.

– Кто? Кто умер? О чем ты говоришь?

– Элли.

Я вижу, как дрожит твоя губа, как ты тяжело сглатываешь. Твои плечи поднимаются от напряжения; где-то в твоих глазах затаились слезы, но ты не даешь им волю. Не припомню, чтобы ты когда-нибудь плакал. И я не уверена, что хочу это видеть. Я начинаю пятиться, чтобы унести ноги от волны эмоций, которая, как мне кажется, вот-вот захлестнет дом Мэттьюсов. Это случается, когда я переступаю порог.

Твоя мама обнимает тебя, и ты прячешь голову у нее на плече. Так странно видеть, как кто-то такой большой чувствует необходимость опереться на кого-то такого маленького. Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но слышу твой приглушенный дрожащий голос: «Она умерла. Она умерла. Она умерла».

Волна накрыла меня, и я не могу сбежать.

Сложно сказать, как долго ты обнимаешь свою маму, но и она первая тебя не отпускает.

Ты посреди своей комнаты, сидишь на вращающемся стуле и медленно крутишься, оборот за оборотом. Я никогда не бывала в твоей комнате. И кажется, есть что-то неправильное в том, что я нахожусь тут сейчас…

Ты наконец перестаешь кружиться. Я сижу на твоей кровати. Одеяло выглядит мягким. Твои стены увешаны плакатами с изображением музыкальных групп, футболками и рисунками. Помню, ты раньше звал меня на концерты. Помню, я всегда говорила «нет».

Я не замечаю две небольшие фотографии, втиснутые между глянцевыми плакатами, до тех пор, пока ты не встаешь и не дотрагиваешься до них.

На одной из них снимок красного крытого моста изнутри. Нашего красного моста. На той, что пониже, запечатлена я. Не та я из детства, когда мы играли в нашем убежище среди деревьев и ты повсюду носил с собой одноразовый фотоаппарат. А та, какой я была год назад. Не знаю, как и когда ты сделал этот снимок, но вот он.