– А вы и не должны, – поторопилась сказать Флинн. Ей это было только на руку. – Я прекрасно могу сама о себе позаботиться.

«Я всего лишь хочу найти Йонте», – мысленно прибавила она.

– Да ну? – среагировала мадам Флорет. – То есть вы так считаете, да?

– Да, – энергично подтвердила Флинн. – Дома я с половиной хозяйственных дел одна управляюсь.

– Правда? – Кондукторша подняла бровь. – Почему же не со всеми?

– Потому. А что? – Флинн смотрела на неё во все глаза. «Гордиться, – решила она, – однозначно гордиться».

Мадам Флорет торжествующе задрала подбородок:

– Так я и думала: взять на себя только половину хозяйственных забот – да ещё и хвастаться этим. Дурные, дурные замашки.

– Нет! – громко сказала Флинн. – Нет у меня никаких замашек. Я не… – Но всё было бесполезно. Слова опять исчезли, не успела она их найти.

Кондукторша побарабанила ногтями по своей папке, словно хотела сыграть на ней какую-то мелодию:

– А теперь вы ещё и дар речи потратили, да?

– Утратили, – машинально поправила Флинн.

Мадам Флорет задохнулась от возмущения:

– Не смейте постоянно меня поправлять! – Похоже, ей хотелось поскорее покончить со всем этим. – Так, ладно, – вытянув шею, сказала она. – На себя я это взваливать не стану. Нет-нет, определенно не стану. У меня есть другие заботы. – Она широким шагом направилась к выходу из вагона, велев выйти и Флинн. – Сюда! Отправляйтесь на кухню и по крайней мере принесите пользу, пока я не переговорю с Даниэлем.

Флинн, не отрываясь, смотрела на мадам Флорет и в тоске задавалась вопросом, всех ли пассажиров здесь так встречают. Йонте никогда бы не допустил такого обращения с собой. Он бы скорее спрыгнул с поезда на ходу. Но сама она на это не решалась.

Мадам Флорет энергично хлопнула в ладоши:

– Будьте любезны пройти со мной!

Было похоже, что она достаточно натренировалась отпугивать нежелательных пассажиров.

На ватных ногах Флинн последовала за ней на прохладный утренний воздух, пахший дымом, и солью, и соснами. Очевидно, за горизонтом лежало Северное море.

Мадам Флорет провела Флинн по соединительному мостику между вагонами, через два следующих вагона – и наконец остановилась в вагоне, вдоль которого шёл длинный коридор. В отличие от спальных вагонов в хвосте поезда в этом коридоре была только одна дверь из красного дерева, сплошь залепленная записками. Флинн пробежала их глазами: на двух из них стояло «пахлава» и «тамалес» – слова, которых она не знала и не встречала даже в своих старинных словарях. Мадам Флорет энергично постучала в стену рядом с дверью и, пока они ждали, сорвала одну из записок.

– Пироги с морковью и цукини – да этого же ни один человек есть не станет! – Она сморщила нос и, очевидно, не желая больше ждать ответа из купе, просто отодвинула дверь и втолкнула Флинн внутрь.

Споткнувшись, Флинн ввалилась в просторную, наполненную механическим жужжанием кухню и наткнулась на высокого повара, что-то мурлыкающего себе под нос.

– Простите. – Она быстро отступила на шаг назад, разглядывая загорелого толстого человека. Его живот был обтянут золотым передником, а на голове восседал такого же цвета поварской колпак – слишком маленький для широкого лица под ним.

В свою очередь, повар секунду поизучал Флинн, после чего его брови и уголки губ потянулись вверх.

– Никак заяц? Фёдор мне про тебя рассказал. При мне ещё никогда ничего подобного не случалось!

Мадам Флорет неодобрительно побарабанила ногтями по своей папке:

– Рейтфи, это Флинна. Дайте ей… или ему… откуда мне знать… какую-нибудь работу, понятно? – Сжав пальцами переносицу, она застонала: – Кажется, опять головокрушение начинается.

С этими словами она вышла, оставив Флинн на обалдевшего повара.

С одной из бесчисленных полок у него за спиной вдохновенно надрывалось радио: «…жизнь в саже, дыму и грязи проведу – люблю этот мир, никуда не уйду…» [3]

Казалось, эту кухню составили из мебели старого загородного дома и современной хромированной кухни какого-нибудь ресторана. Поезд двигался по тёмным сосновым лесам, а вокруг Флинн наталкивались друг на друга хромированные плиты и деревянные шкафы, тарелки с золотыми каёмками и старые кастрюли. Осмотреться как следует она не успела, потому что повар сунул ей в руки огромную корзину с хлебом.

– Будь добра, отнеси это напротив, в вагон-столовую, – попросил он и вытолкнул Флинн из кухни в коридор. Она услышала, как он стал весело подпевать радио, а затем дверь с грохотом захлопнулась.

На секунду Флинн задержалась в тихом коридоре, прислушиваясь к стуку колёс и чувствуя себя совершенно потерянной. С муторным ощущением в животе она проскользнула в следующий вагон, не имея ни малейшего представления о том, что её ожидает.