– Ну, наконец-то явились, не запылились, – чертыхаясь и матерясь, прокричал Рябой в адрес пришедших политических. Рябов Василий среди зэка значился мокрушником. Ему ничего не стоило пощекотать пером того или иного несогласного с его мнением сидельца. На одном из сходов пермской зоны он сам себя объявил авторитетом, а кто был не согласен, отправился к праотцам, навеки оставаясь среди затерянного таежного валежника Приуралья. Таких, как Рябой, администрации ГУЛАГовских зон не трогали. Их держали на «коротком поводке» для устрашения заключенных, особенно политических, обеспечивая тепличные условия содержания в виде отдельных хат и послабления режима для помощников.

– Без схода никак, – в голос заговорили последние вошедшие.

– Никак! – отозвался Лютик, – чтобы Родину защищать, нам договориться надо!

– О чем хотите договариваться? И с кем? – поинтересовался кто-то из бывших эсеров, – с этими что ли? – мотнув головой в сторону своих политических оппонентов.

– И с этими тоже, – сказал, как отрезал, воровской авторитет, – вот скажи нам, Рябой, с какой целью ты записался добровольцем? Чего ты хочешь?

– С этапа подорваться! – буркнул авторитет.

– Но там же фронт! Куда бежать? – возразил кто-то из политических.

– Так к немцу и податься. Там тоже люди! – огрызнулся Рябой.

– Ты хочешь Родину предать? – не успокаивался все тот же голос, – нет, чтобы с оружием в руках у себя в стране с властью ненавистной разобраться!

– Я желаю вольницы нормальной! Хватит! Навоевались! Записался в добровольцы, чтобы подорваться, и никто из присутствующих меня не переубедит!

– А я о чем базарю? – перехватил инициативу Лютик, – у каждого из присутствующих здесь свои цели. Поэтому и собрал сход, чтобы скоординироваться. Кто желает поделиться чем полезным, милости прошу высказаться, – закончил авторитет речь.

В помещении поднялся шум. Каждый громко или руганью пытался доказать свою правоту. Собравшиеся галдели несколько минут. Кто-то договорился до того, что всем присутствующим стоит перейти на сторону врага, создать отдельную роту и воевать против Советов. Усевшийся на чьи-то нары, Алёшин тихо дремал, мало обращая внимания на происходящее.

– Илюша, ты чего как неместный? – подсел к нему Шпон.

– Ори, не ори, по-нашему не будет, как я думаю, уже давно все решено, – буркнул Илья, не открывая глаз.

– Скажи хоть что-нибудь!

– Я уже сказал!

– Всем скажи!

– Не суетись! Сядь, посиди и ты, полезней будет, – добродушно закончил разговор Алёшин, прижавшись головой к деревянной стойке нар.

Под продолжающийся шум собравшихся на табурет взобрался седовласый, подтянутый Климов Ефим по прозвищу Михалыч. Бывший прапорщик офицерского корпуса генерала Каппеля, призывая к тишине, поднял вверх левую руку, пронизывая взглядом близстоящих добровольцев. Он, как многие каэры, возрастом был чуть за сорок.

– Вот слушаю я вас и удивляюсь! Неужели кто-то и взаправду еще верит в утопию о втором вооруженном перевороте? – разлетелся по бараку бархатный со старческой хрипотцой голос и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Кишка тонка! Сколько лет уже прошло? Зона объединила и красных с белыми, и зеленых с черными, и всяких там рябых. Я уверен, что здесь найдется пара добровольцев, в голове составляющих донос Заике! Через час жаждущих очередного восстания местные вертухаи заметут под белы рученьки, а еще, чего доброго, по законам военного времени и расстреляют. Вы этого хотите? Надо вести разговор о реально происходящем, по мне лучше уж идти на фронт, чем сидеть на этих треклятых нарах и кормить казенных вшей, – закончил выступление бывший прапорщик Климов Ефим, его чисто выбритые щеки от волнения слегка подрагивали.

– Как же ты власть защищать собираешься, когда супротив воевал? – спросил кто-то из пришедших на сход бывших красных политических.

– Я не власть собираюсь защищать, а Родину. Власть приходит и уходит, а Родина она одна и навсегда.

– А для меня Родина – это свободная вольница-мать! И в каком краю я буду свободный, там для меня и Родина! – громко прорычал седовласый авторитет по кличке Рябой.

Собравшиеся на сход добровольцы были возбуждены ожиданием глотка неожиданной свободы. Эйфория воли летала над головами осужденных, витала в воздухе из угла в угол хозяйственного барака пересыльной тюремной зоны.

– Тихо вы, разгалделись! Выступать будет Политика, его многие здесь присутствующие знают. Он хоть из каэров, но послушать полезно, – приказным тоном воровской авторитет Лютик осадил собравшихся осужденных.

– В армии что важно? – задал вопрос бывший колчаковский поручик Дворников Иван, стоя рядом авторитетом, – правильно мыслите, все, как на зоне, главное, чтобы тебя не замечали, не помнили о тебе все те, кто мог бы трудами своими и заботами праведными навредить здоровью и душевному благополучию.