– Всё это ничего не доказывает и не объясняет,

– сказал студент, укрываясь простыней, - и всё это одно только толчение воды в ступе! Никто ничего не знает и ничего нельзя доказать словами.

Он выглянул из-под простыни, приподнял голову и, раздраженно морщась, проговорил быстро:

– Надо быть очень наивным, чтобы верить и придавать решающее значение человеческой речи и логике.

Словами можно доказать и опровергнуть всё, что угодно, и скоро люди усовершенствуют технику языка до такой степени, что будут доказывать математически верно, что дважды два - семь. Я люблю слушать и читать, но верить, покорнейше благодарю, я не умею и не хочу. Я поверю одному только богу, а вам, хоть бы вы говорили мне до второго пришествия и обольстили еще пятьсот Кисочек, я поверю разве только, когда сойду с ума... Спокойной ночи!

Студент спрятал голову под простыню и отвернулся лицом к стенке, желая этим движением дать понять, что он уж не желает ни слушать, ни говорить. На этом и кончился спор.

Прежде чем лечь спать, я и инженер вышли из барака, и я еще раз видел огни.

– Мы утомили вас своей болтовней!
– сказал

Ананьев, зевая и глядя на небо.
– Ну, да что ж, батенька! Только и удовольствия в этой скучище, что вот вина выпьешь да пофилософствуешь... Экая насыпь, господи!
– умилился он, когда мы подошли к насыпи.
– Это не насыпь, а Арарат-гора.

Он помолчал немного и сказал:

– Барону эти огни напоминают амалекитян, а мне кажется, что они похожи на человеческие мысли... Знаете, мысли каждого отдельного человека тоже вот таким образом разбросаны в беспорядке, тянутся куда-то к цели по одной линии, среди потемок, и, ничего не осветив, не прояснив ночи, исчезают где-то - далеко за старостью... Однако, довольно философствовать! Пора бай-бай...

Когда мы вернулись в барак, инженер стал упрашивать меня, чтобы я лег непременно на его кровать.

– Ну, пожалуйста!
– говорил он умоляюще, прижимая обе руки к сердцу. Прошу вас! А насчет меня не беспокойтесь. Я могу спать где угодно, да и еще не скоро лягу... Сделайте такое одолжение!

Я согласился, разделся и лег, а он сел за стол и принялся за чертежи.

– Нашему брату, батенька, некогда спать, -говорил он вполголоса, когда я лег и закрыл глаза.

– У кого жена да пара ребят, тому не до спанья.

Теперь корми и одевай да на будущее припасай. А у меня их двое: сынишка и дочка... У мальчишки-подлеца хорошая рожа... Шести лет еще нет, а способности, доложу я вам, необыкновенные... Тут у меня где-то их карточки были... Эх, деточки мои, деточки!

Он пошарил в бумагах, нашел карточки и стал глядеть на них. Я уснул.

Разбудили меня лай Азорки и громкие голоса. Фон Штенберг, в одном нижнем белье, босой и с всклоченными волосами, стоял на пороге двери и с кем-то громко разговаривал. Светало... Хмурый, синий рассвет гляделся в дверь, в окна и в щели барака и слабо освещал мою кровать, стол с бумагами и Ананьева. Растянувшись на полу на бурке, выпятив свою мясистую, волосатую грудь и с кожаной подушкой под головой, инженер спал и храпел так громко, что я от души пожалел студента, которому приходится спать с ним каждую ночь.

– С какой же стати мы будем принимать?
– кричал фон Штенберг.
– Это нас не касается! Поезжай к инженеру Чалисову! От кого это котлы?

– От Никитина...
– отвечал угрюмо чей-то бас.

– Ну, так вот и поезжай к Чалисову... Это не по нашей части. Какого ж чёрта стоишь? Поезжай!

– Ваше благородие, мы уж были у господина

Чалисова!
– сказал бас еще угрюмее.
– Вчера цельный день их искали по линии, и в ихнем бараке нам так сказали, что они на Дымковский участок уехали. Примите, сделайте милость! До каких же пор нам возить их? Возим-возим по линии, и конца не видать...

– Что там?
– прохрипел Ананьев, просыпаясь и быстро поднимая голову.

– От Никитина котлы привезли, - сказал студент, - и просят, чтобы мы их приняли. А какое нам дело принимать?

– Гоните их в шею!

– Сделайте милость, ваше благородие, доведите до порядка! Лошади два дня не евши и хозяин, чай, серчает. Назад нам везть, что ли? Железная дорога котлы заказывала, стало быть, она и принять должна...

– Да пойми же, дубина, что это не наше дело!

Поезжай к Чалисову!

– Что такое? Кто там?
– прохрипел опять

Ананьев.
– А чёрт их возьми совсем, - выбранился он, поднимаясь и идя к двери.
– Что такое?

Я оделся и минуты через две вышел из барака. Ананьев и студент, оба в нижнем белье и босые, что-то горячо и нетерпеливо объясняли мужику, который стоял перед ними без шапки и о кнутом в руке и, по-видимому, не понимал их. На лицах обоих была написана самая будничная забота.

– На что мне сдались твои котлы?
– кричал

Ананьев.
– На голову я себе их надену, что ли? Если ты не застал Чалисова, то поищи его помощника, а нас оставь в покое!