— Ничего не понимаю! Какого черта надо было заваривать эту кашу, совершить такие приготовления и затем исчезнуть куда-то? Ясно одно: Гривас все же ждал, что нас будут встречать. Ну и где же они?

О'Хара обратился к Родэ:

— Вы хорошо знаете здешние условия. Что скажете по поводу нашего решения заночевать здесь?

— Конечно, лучше здесь, чем на руднике, — ответил Родэ. — Мы уже намного ниже, думаю, на высоте примерно четырех тысяч метров, может, чуть больше. Лучше провести ночь под крышей, нежели на открытом воздухе, даже если мы спустимся еще ниже. — Он нахмурился. — Но нужно организовать наблюдение.

Форестер кивнул.

— Будем дежурить по очереди.

Мисс Понски и Бенедетта готовили на керогазе суп. Армстронг наладил обогреватель, а Виллис занимался сортировкой консервов. Он подозвал О'Хару.

— Надо взять что-нибудь с собой, когда мы двинемся, — сказал он.

— Разумеется, — согласился О'Хара.

Виллис улыбнулся.

— Все это прекрасно, но, к сожалению, я не знаю испанского. Сужу только по картинкам на наклейках Пусть кто-нибудь проверит, когда я все рассортирую.

Форестер и Родэ вышли на дорогу, чтобы поискать подходящее место для часового. Форестер вернулся один.

— Первым дежурит Родэ. Мы нашли хорошую точку, откуда дорога видна мили на две вниз. Если они придут ночью, то наверняка с зажженными фарами. — Он посмотрел на часы. — Итак, у нас шесть дееспособных мужчин. Значит, если мы выходим завтра рано утром, каждый должен отдежурить два часа. Это не так плохо — всем можно будет выспаться.

Они поели, и Бенедетта понесла еду Родэ. О'Хара подошел к Армстронгу:

— Вы сказали, что вы историк. Наверное, здесь занимаетесь инками? — спросил он.

— Нет, — ответил Армстронг. — Это не моя сфера. Я изучаю средневековую европейскую историю.

— Ого, — произнес О'Хара невыразительно.

— Я ничего не знаю об инках да и не особенно хочу знать, — признался Армстронг. Он слегка улыбнулся. — Видите ли, за последние десять лет я, по существу, не был в отпуске. То есть, я ухожу в отпуск, как все люди, но стоит мне оказаться, скажем, во Франции или в Италии, многое привлекает мое внимание, я начинаю размышлять, анализировать и незаметно втягиваюсь в напряженную работу.

Он вытащил трубку и стал вглядываться внутрь своего кисета.

— На сей раз я решил приехать сюда, в Южную Америку. Здесь вся история — либо до прихода европейцев, либо современная. А средневековой — нет. Здорово я придумал, да?

О'Хара улыбнулся, подозревая, что Армстронг немного подтрунивает над ним.

— А вы чем занимаетесь, доктор Виллис? — спросил он.

— Я физик, — ответил Виллис. — Меня интересуют космические лучи на больших высотах. Особых успехов в их изучении я, впрочем, не добился.

«Да, компания довольно пестрая, — подумал О'Хара, глядя на то, как мисс Понски с воодушевлением что-то втолковывала Агиляру. — Хороша картинка: учителка, старая дева из Новой Англии, читает лекцию государственному деятелю. Ей будет о чем порассказать своим ученикам, когда она вернется в свою маленькую кирпичную школу».

— Что все-таки здесь было? — спросил Виллис.

— Лагерь для тех, кто работал в руднике, там, наверху, — сказал О'Хара. — Так, во всяком случае, считает Родэ.

Виллис кивнул:

— Здесь и мастерские есть. Станки, правда, увезли, но кое-какое оборудование осталось. — Он поежился. — Не думаю, что мне здесь понравилось бы работать.

— Мне тоже, — сказал О'Хара, осматривая содержимое хижины. На глаза ему попалась проводка. — Интересно, откуда здесь электричество?

— Здесь была подстанция. Остатки ее сохранились, но генератора, конечно, нет. Когда рудник закрыли, его увезли. Они вообще почти все увезли, по-моему. Остались какие-то мелочи.

Трубка Армстронга издала жалобный всхлип.

— Ну вот, это последний мой табак. Придется говеть до тех пор, пока мы не вернемся к цивилизации, — сказал он, выколачивая из нее золу. — Скажите мне, капитан, что вы-то делаете в этой части мира?

— О, я летаю на самолетах, то туда, то сюда.

Точнее, летал, подумал он. Что касается Филсона, то он никогда не простит летчика, угробившего, неважно по какой причине, один из его самолетов. Так что тут все кончено. Потерял работу. Хоть паршивая была работа, все же она поддерживала его, а теперь — конец. Что он теперь будет делать?