Здесь, в Танжере, он пришел в себя, и к нему вернулась прежняя самоуверенность — он все чаще проявлял свой норов. Я понял, что пора опять его осадить.

Уокер оглядел стоянку для яхт.

— Здесь не очень-то много парусников, — заметил он.

Действительно, в гавани стояло всего несколько неуклюжих на вид рыбацких суденышек и один щеголеватый двухмачтовый парусник, направляющийся, вероятно, в Карибское море. Зато было, по крайней мере, двадцать больших моторных судов, по виду быстроходных, с низкой осадкой. Я знал об их назначении — флот контрабандисток сигареты — в Испанию, зажигалки — во Францию, антибиотики туда, где на них можно заработать (хотя теперь на них спрос упал), наркотики — в любое место земного шара. Интересно, сколько оружия они поставляют в Алжир? Вскоре прибыли официальные службы, осмотрели яхту, оставляя на досках палубы следы от подбитых гвоздями ботинок. Я проводил их до катера, и как только они уплыли, Уокер тронул меня за руку.

— К нам еще один визитер.

Я обернулся и увидел весельную лодку, пересекающую гавань. Уокер сказал:

— Наблюдал за нами в бинокль вон с того судна. — Он указал на одно из моторных судов. — Потом направился сюда.

Я следил за приближающимся яликом. На веслах сидел европеец, лица не было видно, он плыл к нам спиной, но как только человек развернулся к борту нашей яхты и взглянул вверх, я узнал Меткафа.

Меткаф был из той разноязычной банды прохвостов, численность которых в мире не превышает сотни. Эти кондотьеры стекаются к горячим точкам планеты, пренебрегая опасностью, в расчете поживиться. Собственно, я нисколько не удивился, увидев Меткафа в Танжере, который с незапамятных времен был цитаделью пиратов и, конечно же, одним из постоянных мест деловых встреч.

Я был знаком с ним в Южной Африке, но весьма непродолжительное время и понятия не имею, чем он там занимался. Знаю только, что он великолепный моряк, взял не один приз на гонках в Кейптауне и даже занял одно из первых мест на лодочном чемпионате Южной Африки. Меткаф купил одну из моих яхт класса «сокол» и проводил много времени на верфи в период отделочных работ. Он нравился мне, и пару раз мы ходили с ним под парусами, частенько выпивали вместе в баре яхт-клуба, втроем проводили выходные — Джин, я и он. Наши отношения могли перерасти в дружбу, но вдруг он покинул Южную Африку, удирая от полиции, С тех пор мы не встречались, но до меня доходили кое-какие упоминания о нем, и даже иногда я встречал его имя в газетных сообщениях, рассказывающих, как правило, о волнениях в какой-нибудь экзотической стране.

Теперь Меткаф поднимался на палубу яхты «Санфорд».

— Я сразу подумал, что это ты, — сказал он, — но для уверенности посмотрел е бинокль. Что тебя сюда привело?

— Просто путешествую, — ответил я, — сочетаю бизнес с отдыхом. Захотелось посмотреть, какие перспективы здесь, в Средиземноморье.

Он широко улыбнулся:

— О, они великолепны, брат! Но не в твоем вкусе. Или ты изменился?

Я покачал головой и сказал:

— В последний раз я слышал о тебе в связи с событиями на Кубе.

— В Гаване я пробыл недолго. Это место не для меня. Революция там настоящая, по крайней мере до тех пор, пока ее возглавляют коммунисты. Не могу конкурировать с ними, потому и вышел из игры.

— А чем занят теперь?

Он улыбнулся и бросил взгляд на Уокера.

— Позже расскажу.

Я представил своих спутников:

— Познакомься, это Уокер, а это Курце.

Они обменялись рукопожатиями, и Меткаф сказал:

— Приятно вновь слышать южноафриканскую речь. У вас прекрасная страна, вот только полиция слишком ретивая.

И обернулся ко мне:

— Где Джин?

— Умерла, — сказал я. — Погибла в автомобильной катастрофе.

— Как это случилось?

Я рассказал ему о дороге вдоль побережья, о пьяном водителе и о падении машины в море с высоты трехсот футов. Пока я рассказывал, лицо его каменело, и когда я закончил, он сказал:

— Значит, этот ублюдок получил всего пять лет, а если будет вести себя примерно, то выйдет через три с половиной. — Он потер переносицу. — Мне нравилась Джин. Как зовут того парня? У меня остались друзья в Южной Африке, которые позаботятся о нем после выхода из тюрьмы.

— Забудь, это не вернет мне Джин.

Он кивнул, потом хлопнул в ладоши.

— А теперь все поедем ко мне. Остановитесь в моем доме. Там армию можно разместить.

Я был в нерешительности.

— А что будет с яхтой?

Он улыбнулся:

— Вижу, ты наслушался рассказов о портовых ворах Танжера. Все правильно. Но ты можешь не беспокоиться, я поставлю охрану. Никто не покусится на то, что принадлежит моим людям… или мне.

Он уплыл на другой конец гавани и быстро вернулся с марокканцем, судя по лицу, испуганным, и что-то сказал ему на быстром и гортанном арабском. Затем повернулся ко мне:

— Все устроилось. Скоро все в доках будут знать, что вы мои друзья. Так что твоя яхта в полной безопасности, все равно что дома, на верфи.

Я поверил ему. Не могло быть сомнений, что он пользуется влиянием в таком месте, как Танжер.

— Поехали на берег, — сказал он. — Я проголодался.

— И я, — сказал Курце.

— Великая радость — не возиться с готовкой хоть какое-то время, правда? — спросил я.

— Да я бы не огорчился, если б никогда в жизни не увидел сковородку, — ответил Курце.