– Неплохо, неплохо… слыхал я и похуже, – отрываясь от Розиного тела, заключил эскулап и заставил бабушку открыть рот. – Неплохо… Ложитесь.

Он нажал на живот. Живот откликнулся.

– Стул давно был? – обратился он к Аде. Вопрос поставил её в тупик. – Так, понятно.

Врач присел к столу и стал быстро исписывать амбулаторный листок, изредка озирая стены.

– Какого года?

Ада снова не нашлась, что ответить, попеременно глядя то на «айболита», то на настенные шедевры.

– Бабушка ваша? – доктор пошел на вторую страницу мелким убористым почерком. – Ваша бабушка? – он размахнулся и, поставив загогулину подписи, развернулся к Аде.

– Нет. Я знакомая.

– Неплохо…

Доктор возвратился к Розалии, все в той же позе прибывающей на своем ложе, нацепил манжету на предплечную кость, вставил себе в уши макаронины фонендоскопа и стал энергично тискать резиновую грушу тонометра.

– Готовьте кружку! – приказал эскулап. Но Ада даже не представляла, что за кружка и где её искать. Раз кружка, должна быть на кухне.

В кухне у раковины Маруся возилась с посудой. Брызги, разлетаясь по сторонам, влажным ковром оседали на пол.

– Маруся Аполлоновна, Розалии Эммануиловне нужна кружка.

Маруся безучастная к её просьбе, благоговея, надраивала алюминиевый бок сотейника, словно с сегодняшнего дня убогий ширпотреб предприятия «Металл-Посуда» объявили царским столовым серебром и назначили на должность ведра для шампанского к столу олигарха средней руки.

– Маруся Аполоннаааа… – повторила Артемида, пальцами ощущая прохладную влагу, щедро напитавшую войлочные подошвы. Трюк с оглохшей бабушкой удавался приживалке отлично. Таким образом, она демонстрировала свое скверное расположение духа и нежелание общаться. Но Ада была настойчива.

Маруся, молча, протянула ей бокал с розой.

– Эсмарха… – донеслось из комнаты.

Маруся не удивилась и не переспросила, а вяло махнула рукой в сторону кладовки – темного пещерного образования на кухонной площади.

Кладовка не имела дверей и напоминала глубокий грот. В нем доживало не первый век множество непонятного, ветхозаветного хлама проросшего из пола сталагмитами сундуков, чемоданов, шляпных коробок… Кое-где эти реликтовые столбы смыкались со сталактитами поношенных платьев, жакетов и расшитых драконами шлафроков, болтающихся под потолком на перекладине.

Ада растерялась.

Она открыла наугад круглую коробку и чуть не лишилась чувств. Шерстяной капор, отороченный горностаем, был изрыт насекомыми, и когда её палец коснулся меха, вся шляпная конструкция, подняв небольшое облачко, осела пылью на дно, где и упокоилась. Ада захлопнула картонный гробик и, раздвинув одежду, взглядом пошарила по верхам: журналы, граммофонные пластинки, коробки, коробки, коробочки – клизма не просматривалась.

Ну, где-то она была! Ногу на сундук, рукой за торчавший из стены крюк и подтянулась. Видавший жизнь крюк, под тихий шелест водопада старой штукатурки, без сожаления вырвался из стены.

Теряя равновесие, Артемида зацепила рукой какую-то тесемку и, обрушив на пол вековой хлам, благополучно выскочила из кладовой.

Маруся Аполлоновна даже не обернулась.

За пыльной завесой маячил саквояж. Он одиноко стоял на полке и выглядел вполне докторским. Наверняка с таким экземпляром в позапрошлом веке совершал визиты к своим чахоточным музам Антон Павлович. Ада была уверена – клистир там!

– Знакомая, где же вы пропали? – зажав губами сигаретку, доктор наклонился к газовой плите, сдвинул в сторону кастрюльку с пыхтящей кашей и прикурил. – Я вас жду. Возьмите вот. – Он протянул Аде резиновую грелку со шлангом. – Водички, лучше бы кипяченой. Но можно и из-под крана, тепленькую.

Ада попросила Марусю отойти и сделала все, как прописал доктор. Он сунул палец под струю, одобрительно кивнул и, положив на край стола визитку, уверенно продолжил:

– Вот вам моя карточка, звоните в любое время. У меня отличные специалисты. Никаких геморроев. Оплата валютой… любой. Или по курсу. Договоримся.

Кружка раздулась от воды. Аналогия с экономикой никогда не пришла бы Артемиде в голову, если бы не услужливый доктор. Глобальный запор, устраняемый посредством валютных вливаний имитирующих нормальный процесс пищеварения, представлялся панацеей скорее врачу, чем пациенту. Но долго ли протянет бабушка…

У самой Ады пищеварение было отличное. Ничего лишнего и неприглядного в ней не задерживалось. Цвет лица был изумительным, кожные покровы чистыми, язык розовым, дыхание свежим, глаза ясными, взгляд обворожительным. Зачем ей визитка клистирных дел мастера, да еще и валютного, она не понимала.

– Врубеля я бы взял… – продолжал настаивать эскулап, распахивая перед ней дверь и пропуская вперед.

«Душный какой, – осудила доктора Ада, осторожно занося сосуд в комнату. – Уже и в рубелях согласен, лишь бы заработать дали. Никакого достоинства».