Сам Кирилл Григорьевич не чуждался амурных приключений. Высокий и красивый, он вволю потешил мужскую плоть – и за себя и за брата. Брату не позволяло погулять положение фаворита и тайного супруга не только ревниво-строгой, но и отличавшейся крутым нравом императрицы. Уж кто-кто, а она могла власть употребить, как и ее отец, в припадке бешеной ревности приказавший когда-то отрубить голову Вильяму Монсу, заподозрив его – правда весьма верно – в том, что тот нашкодил не в своих угодьях.

А потом, когда императрица сама освободила Алексея от приятных обязанностей в своей спальне, заменив его молодым Шуваловым, брат утратил интерес к любовным утехам. Зато у Кирилла Григорьевича этот интерес не пропадал до последнего вздоха.

На амурном поприще он потрудился на славу, пустил на свет десятки незаконнорожденных отпрысков, полагая, что их будущее устроится само собой и они произрастут, не отягощенные родительской заботой, как вольная трава, не стесненная и не ухоженная терпеливой рукой земледельца.

Что же касается законнорожденных, то этих своих деток Кирилл Григорьевич хотел направить на путь истинный, обучить наукам, снабдить средствами к жизни и моралью, приличной их кругу, дочерей выдать замуж с хорошим приданым за людей солидных, семейственных, хорошего рода, не из свинопасов выбившихся, не гулящих, умеренных и благоразумных, не падких ни к пьянству, ни к телесным невоздержанностям. Да, сам он погулял, но в меру ему отпущенную, как молодой жеребец на сочном лугу. Да, порезвился, но не ломая ограды и не закусывая удила.

Елизавета считалась его любимицей. Красива и, казалось, не глупа…А так взбрыкнула, что не по годам состарившийся Разумовский и не знал, что делать. После смерти жены он сошелся со своей молодой племянницей, Софьей Осиповной Апраксиной. Между любовницей отца и дочерьми вспыхнула война, превратившая жизнь семьи в настоящий ад.

Самая старшая дочь Разумовского – Наталья, первый ребенок в семье, родилась горбатой. Но выросла не безобразной горбуньей, а на удивление привлекательной девицей. Своенравной, избалованной родителями, души в ней не чаявшими, и поражавшей не по женски глубоким и по женски сообразительным умом. Десятки претендентов добивались ее руки, чтобы породниться с Разумовским, почти отставленным от власти, но богатством владевшим огромным.

Наталья отказывала всем, и мужа выбрала себе сама. Неприметного поручика Загряжского, дальнего родственника Потемкина, сына того самого Загряжского, который опекал его в Москве, в годы робкого отрочества и туманной юности. В немолодом вдовце Загряжском невеста разглядела человека, с которым ей, богатой горбунье, можно прожить жизнь – и не ошиблась.

Любой другой избранник, войдя в разваливающееся семейство Разумовских, отягощенное огромным богатством и мучимое вечной нехваткой денег, поломал бы или жизнь своей избранницы, или свою. А Загряжские умудрились прожить свой век счастливо.

Что значит счастливо? А то и значит, что мирно, не терзая один другого, один другому уступая и потакая, это и счастье, коли иного, того самого, непонятного и неуловимого, не пришлось ни найти, ни поймать за павлиний хвост, выскальзывающий из рук и манящий яркими радужными цветами.

Наталья Кирилловна ценила и уважала мужа, а любила Потемкина. Не пылко и не страстно. Избыток женской потребности любить она, при своем уме, превратила в материнскую, сестринскую любовь. И не желая ему ни в жены, ни в любовницы горбунью, стала соучастницей в его помыслах, делах и планах.

Она-то и подсказала Потемкину верные ходы в той непростой игре, в которую он все-таки решился играть, так и не найдя сил от этой игры отказаться и запереть себя в монастырь или нарочно подставить лоб под турецкую пулю.

Наталья Кирилловна Загряжская состояла фрейлиной при большом дворе. Выйдя замуж, она поселилась в Москве. Потемкин при малейшей возможности старался наведаться к ней в гости. Загряжская была хорошо осведомлена обо всем, что делалось в столице. Она понимала, видела насквозь все, что происходило, и не только предугадывала, но даже, казалось, пророчествовала.

– Смотрю я на тебя, Гриц, – Загряжская называла Потемкина Грицем по-домашнему, по-родственному, – и думаю, а вот сбежала бы Лизавета с тобою, и не пошла бы у нас в доме беда. А женись ты на Лизавете – я бы на тебя каждый день смотрела. Мне ведь посмотреть на тебя, такого красавца, – в радость.

– Уж если жениться, то зачем же на Лизавете? Я бы, как твой Загряжский, тебя в жены взял, – отвечал Потемкин, вдруг понимая, что действительно, женись он на Наталье Разумовской, все его мучения закончились бы…

Не будь она горбата… По-другому могла бы сложиться его жизнь… Или это только кажется? Нет, не будь она горбата, мир, конечно же, был бы другим, и все устроилось бы по-другому… Разве нужны бы ему тогда первенство, слава?

– Куда на мне. Я себе вон Загряжского сыскала, он один такой на этом свете, чтобы меня терпеть с моим горбом да с моими капризами. Тебе не то что я, горбунья, тебе и Лизавета не пара. Тебе царицу подавай. Хочешь царицу – будет тебе царица… Вот отлетает свое Орлов, царица ваша пустится во все тяжкие…