Он смаковал это имя так же, как она смаковала его пирожные.

– Подходящее, правильное имя, – заключила Фара. Под стать монстру Франкенштейна. – А теперь, с вашего позволения, у меня, кажется, назначена встреча с черносердечным криминальным гением.

Фара заблудилась в бесконечных поворотах извилистых коридоров, прежде чем нашла кабинет. Она на несколько минут задержалась в библиотеке, отвлекшись на книжные шкафы до потолка вышиной и железную винтовую лестницу, ведущую на второй этаж. Кабинет, как Фара и предполагала, находился в великолепной комнате рядом с парадным входом. Хотя, сунув голову в дверь – явно никто не запирал двери в этом чертовом замке, – Фара обнаружила красивую и массивную комнату пустой.

Нет, не пуста per se [8] . Пусть внутри никого не было, странное, почти физическое ощущение присутствия хозяина чувствовалось в каждом уголке этого мужского кабинета. Фара слышала его в едких нотах сигарного дыма, льнущего к мягкой темной кожаной мебели. Запах сигар смешивался с ароматом кедра и какого-то цитрусового масла, которым натирали огромный письменный стол, окруженный еще более темными деревянными шкафами. Ни единого солнечного луча не проникало сюда сквозь тяжелые бархатные портьеры цвета красного вина. Единственным источником света служили две лампы на аккуратном столе и очередной камин размером с жилье небольшой семьи с Чипсайда.

Словно манимая невидимыми руками, Фара сделала робкий шаг в кабинет, потом еще один. Лишь шелест ее юбок и хриплое дыхание нарушали царящую здесь тишину.

Удары ее сердца – громкие, как пушечные выстрелы, – эхом отдавались в ушах, когда она вошла в личное логово Дориана Блэквелла.

Фара попыталась представить в этой комнате такого человека, как Черное сердце из Бен-Мора, занимающегося чем-то прозаическим, вроде написания письма или просмотра бухгалтерских книг. Но, пробежав пальцами свободной руки по бронзовому пресс-папье в форме корабля, она поняла, что вообразить такую картину невозможно.

– Я вижу, вы уже пытались бежать.

Отдернув руку от пресс-папье, Фара прижала ее к вздымающейся груди и повернулась лицом к своему похитителю, стоящему в дверях.

Он был даже выше, чем она помнила.

Темнее.

Крупнее.

Холоднее.

Даже когда он стоял в солнечном свете, проникающем в кабинет через окна фойе, Фара ощущала, что Блэквелл неотъемлемая часть теней этой комнаты.

Словно для того, чтобы проиллюстрировать ее мысли, он вошел в комнату и захлопнул за собой дверь, успешно перекрыв все источники естественного освещения.

Повязка закрывала его поврежденный глаз, позволяя увидеть лишь край шрама, а в здоровом глазе, освещенном огнем, можно было прочесть мысли, для передачи которых двух глаз и не нужно.

«Теперь ты моя».

Как это было верно. Ее жизнь зависела от милосердия этого человека, печально известного отсутствием милосердия.

Черный сюртук, едва скрывавший его широкие плечи, растягивался в такт его движениям, но если что и привлекло внимание Фары, так это до боли знакомая черно-синяя с золотом клетка его килта. Плед Маккензи. Фара и не знала, что мужские колени могут быть такими мускулистыми или что покрытые черной порослью мощные ноги в больших черных ботинках могут быть такими привлекательными.

Фара попятилась назад, к столу, когда он сделал к ней шаг, вновь вызывая в ее памяти образ крадущегося ягуара. Отблеск огня играл на широких чертах его загадочного лица и отбрасывал тени на нос, сломанный так много раз, что его больше нельзя было назвать аристократическим. Разумеется, несмотря на дорогой галстук, сшитый на заказ костюм и эбеново-черные волосы, подстриженные по моде, больше ничто не выдавало джентльмена в Дориане Блэквелле. На его челюсти красовался исчезающий синяк, а на губе заживала рана. Вчера во время бури она этого не заметила, однако знала, что это Морли поранил его. Неужели с тех пор прошло так мало времени?

Что он только что ей сказал? Что-то о бегстве?

– Я… я не знаю, о чем вы говорите.

Взгляд его здорового глаза устремился на почти забытые Фарой тарталетки, которые она сжимала в руке.

– Полагаю, вы пытались убежать через кухню, но вас задержал Уолтерз.

«О черт!» Воздух в кабинете внезапно стал слишком плотным. Слишком густым, наполненным, изобилующим… Блэквеллом.

Решив не поддаваться страху, Фара вздернула подбородок и заставила себя посмотреть ему прямо в глаза… Точнее… в глаз.

– Ничего подобного, мистер Блэквелл, я проголодалась. И я не хотела встретиться с вами лицом к лицу, не подкрепившись.

Блэквелл приподнял бровь.

– Подкрепившись? – От его безучастного голоса волоски на затылке Фары встали дыбом. – Пирожными?

– Да, именно так, – стояла на своем Фара.

В доказательство своих слов она сунула одну тарталетку в рот и принялась яростно жевать, о чем тут же пожалела, потому что та оказалась суше сухаря. Проглотив комок, Фара постаралась сдержать гримасу, пока он медленно и очень неприятно продвигался к ее желудку.

Конец ознакомительного фрагмента.