Уайетт почувствовал на себе черные лапы солдата. Ему пришлось подчиниться этой унизительной процедуре, после которой его протолкнули через проход во дворец. За ним семенил Росторн, бормотавший сквозь зубы:

– Ипполит еще пожалеет об этом. Я устрою ему протокол. Он говорит по-английски, так что пара теплых слов дойдет до него.

– Не стоит, – сказал Уайетт решительно, – наша главная цель – Серрюрье.

Ипполит сидел в большом кабинете с высоким потолком, украшенным алебастровой лепниной. Он поднялся из-за прекрасного стола восемнадцатого века и вышел к ним с распростертыми объятиями.

– А, мистер Росторн! Что привело вас сюда в такое время? И так поздно? – Произношение у него было чисто оксфордское.

Росторн, с трудом подавив желание бросить ему в лицо свои «пару теплых слов», сухо сказал:

– Я хочу видеть президента Серрюрье.

Лицо Ипполита вытянулось.

– Боюсь, это невозможно. Вы должны понимать, мистер Росторн, что пришли сюда в очень неудачное время.

Росторн напыжился, насколько это было возможно при его маленьком росте, и Уайетту померещилось, что он заговорил как власть имеющий от имени всего имперского могущества.

– Я здесь, – произнес он, – чтобы передать послание от правительства Ее Величества Королевы Великобритании, – сказал он торжественно. – Послание я должен вручить президенту лично. Я полагаю, что он будет раздосадован, если не получит его.

Приятная улыбка исчезла с лица Ипполита.

– Президент сейчас... совещается. Его нельзя беспокоить.

– Должен ли я сообщить правительству, что президент отказался принять его послание?

Лицо Ипполита покрылось капельками пота.

– Нет, мне бы не хотелось формулировать это таким образом, – сказал он.

– Мне тоже, – сказал Росторн, улыбаясь. – Но мне кажется, что президент мог бы сам сформулировать свое отношение к этому. Я не думаю, что ему нравится, когда другие люди действуют от его имени, совсем нет. Может быть, вы все-таки спросите его, желает ли он видеть меня или нет.

– Пожалуй, да, – нехотя согласился Ипполит. – Не могли бы вы мне сказать, по крайней мере, с чем связано это послание?

– Не могу, – отрезал Росторн. – Это государственное дело.

– Хорошо. Я пойду спрошу президента. Вы подождите здесь. – Он исчез из комнаты.

Уайетт посмотрел на Росторна.

– Вы не переборщили? – спросил он.

– Если это дойдет до Уайтхолла, – сказал Росторн, хмуря брови, – меня, конечно, тотчас же лишат работы. Но это единственный способ иметь дело с Ипполитом. Этот тип – трус. Он боится обращаться к Серрюрье, но еще больше боится того, что произойдет, если он не обратится к нему. Обычная вещь при тиранических режимах. Диктаторы предпочитают окружать себя вот такими медузами, как Ипполит.

– Как вы думаете, он все-таки примет нас?

– Думаю, что да, – сказал Росторн. – Мы возбудили его любопытство.

Ипполит вернулся через пятнадцать минут.

– Президент примет вас. Пожалуйста, сюда.

Они последовали за ним по богато орнаментированному коридору длиной, как им показалось, с полумилю, и остановились перед дверью.

– Президент крайне обеспокоен нынешней ситуацией, – сказал Ипполит, – не поймите его неправильно, если вам покажется, что он... в плохом расположении духа, скажем так.

Росторн понял, что Ипполит только что попал под горячую руку Серрюрье, и решил поднажать со своей стороны.

– Он придет в еще более плохое расположение духа, когда узнает, как с нами здесь обращались, – бросил он. – Это неслыханная вещь, чтобы представителей иностранной державы обыскивали, как обыкновенных преступников.

Ипполит, лицо которого приобрело какой-то грязно-серый оттенок, начал было что-то говорить, но Росторн, не обращая на него внимания, толкнул дверь и вошел внутрь. Уайетт последовал за ним.

Это был большой, почти без мебели зал, украшенный с тем же изяществом, что и другие помещения дворца. В дальнем его углу они увидели складной стол, вокруг которого стояло несколько человек в форменной одежде. Они все что-то горячо говорили, пока маленький человек, сидевший спиной к двери, вдруг не стукнул кулаком по столу и не прокричал:

– Найдите их, генерал! Найдите и сотрите в порошок!

Росторн почти не шевеля губами, сказал Уайетту:

– Серрюрье со своими генералами – Дерюйе, Лескюйе, Рокамбо.

Один из них что-то прошептал на ухо Серрюрье, тот обернулся.

– А, Росторн, вы хотели мне что-то сообщить?

– Пошли, – сказал Росторн, и они начали пересекать пространство зала.

Серрюрье сидел, облокотившись на стол, заваленный картами. Это был маленький, почти незаметный человечек с поднятыми плечами и впалой грудью. У него были коричневые глаза шимпанзе, в которых застыло выражение мольбы, словно их владелец никак не мог взять в толк, за что его можно ненавидеть или хотя бы не любить. Но голос его был груб и резок – голос человека, знавшего, что такое власть, и привыкшего командовать.