Слушая ровный голос Фавеля, Уайетт начал понимать, что имел в виду Костон. Это был человек, который использовал власть как оружие, который рассматривал народ как политик, то есть видел в нем толпу людей, лишенных индивидуальных различий. Наверное, он и не мог иначе: он должен был проявлять жестокость хирурга, осуществляющего срочную операцию, в которой он ради сохранения жизни организма без колебаний отторгнет часть его плоти.

– Итак, мы выводим их из города. А потом? – спросил Мэннинг.

– Потом мы отдаем город Серрюрье и Рокамбо, – спокойно сказал Фавель. – В первый раз в истории человечества ураган будет использован в качестве орудия войны.

У Уайетта перехватило дыхание. Он был потрясен до глубины души. Шагнув вперед, он хрипло сказал:

– Вы не можете этого сделать.

– Почему? – Фавель резко обратился к нему. – Я пытался уничтожить этих людей с помощью стали и огня, и была бы моя воля, уничтожил их всех до одного. А они, кстати, стремились убить меня и моих людей. Почему бы мне теперь не отдать их на милость урагану? Бог знает, сколько моих людей погибнет, пока мы будем спасать население Сен-Пьера, а у меня их и так раз в пять меньше, чем у Серрюрье. Так почему бы урагану не возместить мне ущерб?

Голубые глаза Фавеля излучали яростный огонь, и Уайетт дрогнул и отступил. Но напоследок все же сказал:

– Я вас предупредил, чтобы спасти людей, а не губить их. Это не цивилизованно.

– А водородная бомба – это цивилизованно? – отрезал Фавель. – Пораскиньте мозгами, что еще мне остается делать? Сегодня днем после эвакуации мои войска будут полными хозяевами в городе. Разумеется, я не оставлю их в нем. Когда они уйдут, в него вступят правительственные войска, считая, что мы отступаем. Что же еще они могут думать? Я ведь не приглашаю их утонуть в Сен-Пьере, они занимают его на свой страх и риск.

– Как далеко вы отступите? – спросил Уайетт.

– Вы сами начертили эту линию, – сказал Фавель безжалостно. – Мы будем держаться, насколько окажется в наших силах, на отметке восемьдесят футов над уровнем моря.

– Вы могли бы отойти подальше. Они будут преследовать вас, – сказал Уайетт.

Фавель хлопнул ладонью по столу. Хлопок получился резкий, как звук пистолетного выстрела.

– Я не хочу больше сражений. Хватит убивать людей. Пусть этим займется ураган.

– Но это убийство.

– А что такое война, как не убийство? – спросил Фавель и отвернулся от Уайетта. – Довольно. У нас много работы. Чарльз, давайте займемся насущными проблемами. – И он отошел в дальний конец зала:

Костон подошел к ошарашенному Уайетту и положил руку на его плечо.

– Не ломайте себе голову над действиями политических боссов, – посоветовал он. – Это опасно.

– Но это совершенно не то, что я имел в виду, – тихо сказал Уайетт.

– Отто Фриш и Лиз Мейтнер тоже ничего плохого не имели в виду, когда в 1939 году впервые расщепили уран. Костон слегка кивнул в сторону Фавеля. – Если даже вы найдете способ укрощать ураганы, люди именно такого типа будут решать, как их использовать.

– Он мог бы спасти всех, – сказал Уайетт более громким голосом. – В самом деле, мог бы: Если бы он отошел в горы, правительственная армия последовала бы за ним.

– Да, конечно, – согласился Костон.

– Но он этого не собирается делать. Он хочет их пригвоздить в Сен-Пьере.

Костон поскреб голову.

– Это на самом деле не так легко, как кажется. Ведь пока идет эвакуация, ему надо будет отбиваться от Серрюрье и Рокамбо. Затем он должен обеспечить организованный и безопасный отход своих войск. Далее он должен подумать о безопасности своей позиции по всей длине линии восьмидесятифутовой отметки, а это черт знает, какая длина, если учесть, что в его распоряжении всего пять тысяч человек, не считая тех, кто в течение этой операции погибнет. И, наконец, чтобы устоять против ветра, его армия должна врыться в землю. – Он с сомнением покачал головой. – В целом, чрезвычайно сложная и непредсказуемая операция.

Уайетт бросил взгляд на Фавеля.

– Я думаю, что он также одержим властью, как и Серрюрье, – сказал он.

– Послушайте, любезный. Начните думать как следует, – сказал Костон. – Он делает то, что он должен делать в сложившихся обстоятельствах. Он начал дело для того, чтобы его закончить, и в ситуации, в которой он очутился сейчас, он готов использовать любое подвернувшееся ему оружие, в том числе ураган. – Костон задумался. – Может, он, в конце концов, не так плох, как я думал. Когда он сказал, что не хочет больше сражений, я думаю, он был искренен.

– Может, и не хочет, – сказал Уайетт, – при условии, что он в выигрыше.

Костон заулыбался.

– Вот, – вы начинаете учиться смотреть на факты жизни с точки зрения политики. Черт возьми, насколько же многие из вас, ученых, наивны.

Уайетт проговорил с отчаянием в голосе:

– Когда-то я хотел заниматься атомной физикой, но мне не понравилось, что из нее в конечном счете получается. Теперь я вижу, что все равно пришел к этому.

– Нельзя жить в башне из слоновой кости, – наставительно сказал Костон. – От внешнего мира не убежишь.