– Уйма воды, – заметил Фавель. – Какие-либо серьезные военные операции будут невозможны.

Уайетт мрачно ухмыльнулся.

– Я надеюсь, вы все-таки не планируете каких-либо операций на завтра. Если не дождь, так ветер вам воспрепятствует.

Фавель сказал:

– Нет, я имел в виду время после урагана. Спасибо, мистер Уайетт. Сообщайте мне развитие ситуации.

Уайетт возвратился на крышу и продолжил наблюдение за облаками.

Второй удар Рокамбо пришелся по воздуху. Его части легко проникли в город и продвинулись на полмили. Артиллерийский огонь, ведшийся против них, был по-прежнему силен, но стрелковое оружие молчало. Словно в пустоте они сделали еще один бросок и налетели на засаду. Тот, кто замешкался сзади, был спасен, а лихие передовые отряды понесли тяжелые потери от пулеметного огня и вынуждены были отойти зализывать свои раны.

Их несколько приободрил внезапный гул пушек, раздавшийся с другой стороны города. Серрюрье наконец-то начал наступление. Теперь мятежник Фавель со своим войском должен быть раздавлен.

Атака Серрюрье на маленькую горсточку державших оборону солдат Фавеля была сокрушительна. Жестоко и беспощадно, бросая против артиллерии и пулеметов противника свои батальоны, он в трех местах пробил линию обороны и поставил маленькую армию Фавеля перед угрозой быть расчлененной на части. Но Фавель не растерялся и приказал немедленно отступать от окраины в город. На открытом пространстве у него шансов выстоять не было, но уличные бои могли дать ему эту надежду.

Борьба обострялась на обоих фронтах, и армия Фавеля медленно с боями отходила, неся большие потери, но все же несравнимые с потерями правительственных войск. Активность в помещении штаба возросла, вестовые бегали туда-сюда, поскольку Фавель чуть ли не ежеминутно требовал новых сведений о том, как идет эвакуация, скрупулезно отмеривал каждый шаг своего отступления на обоих флангах в соответствии с пульсом уходившей из города людской массы. Это была рискованная затея, и он потерял много хороших солдат, но он упрямо придерживался своего плана.

Город горел с обоих концов. Люди Фавеля поджигали здания, чтобы создать стену огня перед победоносно наступающим противником. Языки пламени раздувались постепенно усиливавшимся ветром, и клубы дыма вздымались и ползли к северу в долину Негрито.

В четыре часа дня Фавель решил оставить свою артиллерию. Он понял, что ему не удастся спасти ее, и отдал приказ офицерам заклинить затворы пушек и уходить. Их все равно нельзя было протащить по забитой беженцами дороге, а после урагана, он знал, они не понадобятся. Часть войск, участвовавших в эвакуации, уже заняли оборонные позиций по восьмидесятифутовому контуру, а напор войск Серрюрье и Рокамбо усиливался.

Пять минут спустя он отдал приказ покинуть штаб, о чем Уайетту, сидевшему на крыше, сообщил вестовой. Бросив последний взгляд на темнеющий горизонт, он заспешил вниз. В фойе стоял Фавель, наблюдавший, как в грузовик у подъезда отеля загружались карты. Он невозмутимо зажигал сигару, и, казалось, это занимало его больше, чем шум битвы.

– Пусть Серрюрье и Рокамбо встретятся и пожмут друг другу руки, – сказал он. – Надеюсь, они разопьют бутылочку рома, и это займет у них некоторое время. – Он улыбнулся. – Думаю, Рокамбо не будет доволен тем, что теперь командование перейдет к Серрюрье.

Солдат на грузовике что-то крикнул, и Фавель, убедившись в том, что сигара его зажжена, поднес спичку к скомканному листку бумаги.

– Извините, – сказал он и направился в бар. Когда он возвратился, в баре стал разгораться огонь. – Ну вот, – сказал он, – теперь мы должны ехать. Пошли. – И он подтолкнул Уайетта к двери.

Когда грузовик отъехал от отеля, Уайетт оглянулся назад и увидел, как через окна стали просачиваться первые струйки дыма, которые тут же подхватывал ветер.

Была половина пятого.

Уайетт, сделавший все для эвакуации населения, был потрясен тем, что видел.

Грузовик шел по пустынным улицам городского центра. Звуки сражения эхом отражались от слепых фасадов зданий. Небо все больше темнело, и порывы ветра гнали вдоль грязных тротуаров изодранную в клочья бумагу. Прибитый ветром дым от пожаров теперь стлался понизу, то и дело забивая ноздри и горло.

Уайетт закашлялся, и тут ему на глаза попался человеческий труп, лежавший на тротуаре. Чуть подальше он увидел другой, потом – третий. Это были мужчины, гражданские. Он повернул голову к Фавелю и спросил у него:

– Что это за чертовщина?

Фавель смотрел прямо вперед. Он ответил вопросом на вопрос:

– Вы имеете какое-нибудь представление о том, что такое эвакуация города за несколько часов?

Грузовик замедлил ход, чтобы объехать еще один труп в середине улицы – тело женщины в красном ярко-узорчатом платье и крапчатой желтой накидке на голове. Она лежала ничком, словно кукла, брошенная ребенком, с неестественно вывернутыми конечностями. Фавель сказал:

– Мы разделяем вину, мистер Уайетт. У вас – знание, у меня – власть. Без вашего знания этого всего не случилось бы, но вы дали его тому, кто волен был сделать так, чтобы это случилось.