— Не помню, мсье. Почему я должна это помнить? Мсье Беллами пришел около полуночи… Минут в пять или десять первого.

Кэллаген обворожительно улыбнулся.

— Уверен, вы сказали правду. Хотелось бы заверить вас: если все пойдет нормально, мы сможем в два счета выручить Беллами из беды. Единственное, чего мы боимся — как бы он не попытался организовать себе фальшивое алиби и заявить, что был здесь гораздо раньше. Скажем, в половине двенадцатого. Если он это сделает, то совершит ошибку. Когда я говорил с вами сегодня, я думал, вам лучше утверждать, что он не приходил вообще. Но поразмыслив, пришел к выводу, лучше сказать правду.

— Я так и сделаю! — воскликнула она. — Обязательно! Я буду говорить только правду!

— Отлично, — подхватил Кэллаген. — Прекрасно!

И попытался пальнуть наугад.

— Полагаю, после моего звонка вы тут же позвонили брату — Арно Белдо?

Попытка оказалась удачной.

— Да, — подтвердила она, — я предупредила, что буду говорить правду. Не хочу неприятностей с полицией.

Кэллаген встал.

— Благодарю вас, мисс Белдо, вернее, мисс Голи. И ещё одно: вы, конечно, можете поступать как угодно, но я на вашем месте постарался бы пока не выходить на связь с Беллами. Полиция могла подключилась к его телефону, и не хотелось бы ещё более все запутывать. Проблем и так хватает, верно?

Она встала.

— Я не собираюсь звонить мсье Беллами. Вообще не хочу быть замешанной в этом деле. Если меня спросят, я скажу правду. Если нет — вообще ничего не скажу. Вы поняли?

Кэллаген улыбнулся.

— Замечательно. Я считаю — вы мудрая женщина. До свидания.

Они с улыбкой пожали руки.

Кэллаген сидел в своем офисе на Ченсери Лейн, погрузившись в размышления. В приемной Фред Мейзин балансировал на старом стуле Эффи Перкинс, упершись для равновесие ногами в стол для пишущей машинки. Он с головой погрузился в изучение колонок «В кулуарах ипподрома», интересуясь предстоящими бегами в Четелхеме.

Кэллаген считал, что можно двигаться дальше. Первое, что надо было сделать — выбить двести фунтов, или хоть сколько получится, из Беллами. Беллами напуган, он может раздобыть всю сумму.

Грингол наверняка приставил к бедняге пару сотрудников. Они прицепятся к нему, когда он покинет убежище на Пойнтер Мьюс, и будут следовать за ним до «Грин Сигнал». Оттуда все доложат Гринголу.

В это время под каким-нибудь предлогом Грингол выманит прислугу из дома и проведет обыск. Он должен обнаружить серый «хомбург». Очень кстати. Тогда Беллами заберут, скорей всего за хранение наркотиков, и будут выжимать достаточно улик для ареста по основному обвинению.

Олали Голи должна поддержать идею. Скорей всего, она заявит, что Беллами заявился к ней в 23.30 — 0.05. Дело необходимо повернуть так, чтобы сочли, что он пытается создать себе ложное алиби. Кэллаген полагал, что с этим проблем не будет.

Но ему интересно было знать, когда Беллами в самом деле пришел к Олали. Судя по её реакции, она давно отрепетировала свои показания. И очень хорошо отрепетировала.

Он угрюмо хмыкнул. И это тоже можно выяснить.

Сделав какие-то пометки в маленьком черном блокноте, Кэллаген глянул на часы. Перевалило за полночь. Он ужасно устал.

Надев шляпу, Кэллаген обратился к Фреду:

— Охраняй нашу крепость, Фредди! Подожди до двух, потом можешь закрыть лавочку. Увидимся.

И он ушел.

«Грин Сигнал» не отличался от любого другого заведения такого рода. Задуманный как место для мужских пирушек, как протест против заботливой тирании женщин, он превратился в ординарный центр дюжины различных видов порока, в узаконенное место встречи членов двух — трех разных кланов полусвета, которые предпочитали развлекаться ночью, чтобы успешно скрывать лица днем.

Иногда вместе с завсегдатаями сюда заглядывали приличные люди — поинтересоваться, что и как. Одного визита обычно хватало.

В заведение можно было попасть через вход с Паллард Плейс, поднявшись по лестнице и пройдя по коридору, далее надо было пролезть через дверку в стене в соседний дом, на этот раз спуститься по лестнице и оказаться на первом этаже, где пройти в просторное помещение.

В правом углу на эстраде располагались четыре типа, числившихся мексиканцами. Двое из них были выходцами из Марселя, один — из Милли Энда и последний — с Лесли Стрит. Они оглушали клиентов темпераментной музыкой гитар, испанских мандолин и прочих душещипательных инструментов.

Четверо замученных официанта с синевой под глазами стояли у стены, пока от них не требовалось стремительно лететь по лестнице ( такой у них здесь был закон ), чтобы немедленно доставить клиенту требуемую выпивку из винной лавки за углом. В зале собралось всего десятка полтора гостей, большинство — женщины. При этом не трудно было сделать вывод — кто они и чем они занимаются. И в том, и в другом случае ошибки быть не могло.

Все выглядели усталыми, потому что слишком настойчиво пытались спрятаться от себя самих и от невеселых мыслей. Обычно они терпели неудачу, и тогда приходилось прибегать к помощи бутылки, а то и к белому порошку. Добрая понюшка и чувство свободы на полчаса, или укол в руку — вот что освободит вас от одних проблем и втянет в более серьезные: где взять следующую порцию, и, если этот вопрос решен — кто будет за это платить.