«Летопись» рассказывает, что жила община по строгому саровскому уставу. Наставником сестер был саровский настоятель, старец Пахомий. Пища привозилась один раз в сутки из саровской трапезной. Сестры шили одежду и вязали чулки для саровской братии, стирали их вещи и в целом проводили жизнь в трудах и молитвах: жизнь матери Александры и ее сестер вполне соответствовала идее нищенства, работающего на насущное пропитание. Все остававшиеся у нее личные средства матушка передала отцу Пахомию, и каждая из живущих в общине зарабатывала себе пропитание от Саровской братии. Таким образом, общинка матери Александры была как бы плоть от плоти и кость от костей Саровской пустыни.

Предвидя свою кончину, мать Александра просила отца Пахомия не оставлять послушниц Казанской общины и позаботиться о будущей обители, обетованной ей Царицей Небесной. Отец Пахомий ответил: «Матушка! Послужить по силе моей и по твоему завещанию Царице Небесной и попечением о твоих послушницах не отрекаюсь, также и молиться за тебя не только я до смерти моей буду, но и обитель вся наша никогда благодеяний твоих не забудет, а впрочем, не даю тебе слово, ибо я стар и слаб, но как же и браться за то, не зная, доживу ли до этого времени. А вот иеродиакон Серафим, духовность его тебе известна, и он молод, доживет до этого; ему и поручи это великое дело». Мать Александра повторила свою просьбу отцу Серафиму [13] – будущему преподобному Серафиму Саровскому, добавив, чтобы он духовно заботился о ее обители, «как Царица Небесная Сама тогда наставить его на то изволит».

Этот разговор происходил во время посещения отцами Пахомием и Серафимом матери Александры незадолго до ее смерти. Они зашли навестить ее, направляясь на похороны местного помещика, много благотворившего Саровской обители. Матушка тогда уже была больна и, как свидетельствуется в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», «получив от Господа извещение о скорой кончине своей, просила отцов-подвижников, ради любви Христовой, особоровать ее. Отец Пахомий сперва предлагал отложить Елеосвящение до возвращения их…, но святая старица повторила свою просьбу и сказала, что они ее не застанут уже в живых на обратном пути. Великие старцы с любовью совершили над нею Таинство Елеосвящения». [14] За неделю до смерти мать Александра приняла великую схиму – высшую ступень монашества. 13 июня (старого стиля) 1789 года приобщилась Святых Тайн и блаженно, мирно скончалась.

Отец Пахомий с отцом Серафимом и братией на обратном пути, после похорон помещика-благодетеля, «как раз поспели к погребению матушки Александры. Отслужив Литургию и отпевание соборно, великие старцы похоронили первоначальницу Дивеевской общины против алтаря Казанской церкви. Весь день 13 июня шел такой проливной дождь, что ни на ком не оставалось сухой нитки, но о. Серафим по своему целомудрию не остался даже обедать в женской обители и тотчас после погребения ушел пешком в Саров». [16]

После смерти устроители Дивеевской общинки матери Александры (Мельгуновой) осталось три послушницы. Они выбрали начальницей Анастасию Кирилловну, которая в течение семи лет собрала довольно большую общину – 52 сестры. Все эти женщины вели подвижническую, богоугодную жизнь по ранее заведенному порядку, со строгим соблюдением саровского монастырского устава, несмотря на то, что они не были пострижены в монашество. Управление Анастасии Кирилловны ничем ярким или особенным не отличалось, но прошло прекрасно, тихо, с соблюдением установлений матери Александры. Пищу по-прежнему привозили один раз в день из трапезной Саровской пустыни, а сестры шили и вязали для братии обители. Новая начальница не допускала даже малейших нарушений Саровского устава и строго относилась к его исполнению и к соблюдению молитвенных правил – об этом свидетельствовала Евдокия Мартыновна, бывшая келейница преподобной Александры. Анастасия Кирилловна во всех делах брала благословения у духовника, отца Пахомия, а тот, в свою очередь, до последнего дня своей жизни продолжал отечески заботиться о послушницах Дивеевской общины.

В 1794 году отец Пахомий скончался, и община потеряла в его лице заботливого отца. Батюшка Серафим Саровский, которому еще предстояло позаботиться о дивеевских сестрах и заняться их духовным окормлением, в то время не мог заниматься делами общины. В 1796 году скончалась Анастасия Кирилловна, и начальницей общины по выбору сестер была поставлена Ксения Михайловна Кочеулова, вдова оружейного мастера из г. Тулы. В свое время она поступила в общину вместе с дочерью Ириной Прокопьевной.

В рассказы сестер Дивеевской общинки о начальнице Ксении Михайловне Кочеуловой («Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря», гл. V) говорится, что чрезмерная строгость Ксении Михайловны настолько не понравилась сестрам, что из 52 человек в первый же год ее управления 40 покинули общину. О том, насколько сурова была новая начальница, так говорится в «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря»: «Маленькая, сухая, крайне подвижная и деятельная, но плохенькая на вид, она проводила жизнь настолько сурово, неся подвиги, посильные только монахам, что о ее правлении сохранилось воспоминание, как о времени невыносимо трудном, подвижническом, но которое выработало великих стариц для будущего Дивеевского монастыря и наставниц истинной духовной жизни. Не допуская никакого исключения, снисхождения и малодушия, она даже казалась некоторым жестокой. Совершенно равная ко всем сестрам, она не жалела и своей слабой и хилой дочери Ирины Прокопьевны. Так, например, однажды кто-то подарил Ирине Прокопьевне чайник и чашечку, зная, что она под названием чая любит пить вообще горячее, как-то целебную травку или сухую малину. Узнала это матушка Ксения Михайловна и страшно огорчилась; запретила наистрожайше употреблять этот чайник и чашку. Ирина Прокопьевна обещалась не дотрагиваться до них, но Ксения Михайловна не успокаивалась и с истинным сердечным огорчением и крайним сокрушением сказала: “Что ты, что ты! Из них хотя пить-то не будешь, Оря, все же я непокойна, соблазн-то какой! Утешь ты меня старуху, Орюшка, разбей ты их, матушка, да от соблазну-то и черепки их в землю зарой! Можно ведь пить и из деревянной или чугунной посудки, а то глядико-с грех-то какой! Какое малодушие!” Только тогда она успокоилась, когда дочь ее, уже старица также, за святое послушание начальницы-матери, разбила чайник и чашку и зарыла глубоко в землю все черепки». [17]