Я и сама не замечаю, как жму на кнопку вызова медсестры, снова и снова, и продолжаю смотреть на букет, боясь, что если потеряю его из виду, то он исчезнет. Запыхавшаяся Пайпер появляется в дверях через несколько минут, и ее пухлое лицо растягивается в беспокойстве.

— Что случилось, миссис Фьюри? Почему вы плачете?

— Цветы… Этот букет. Кто его принес?

— Когда вы спали, заезжал высокий молодой человек… Я забыла, как он представился. Он пробыл с вами в палате какое-то время, а затем уехал.

— Как вы чувствуете себя, миссис Фьюри? — коренастый мужчина средних лет, представившийся сержантом полиции, оглядывает меня так, словно меня подозревают в покушении на первое лицо государства.

— Вполне сносно, благодарю за беспокойство, — отвечаю я с легким сарказмом. — Мое самочувствие вы могли обсудить с лечащим врачом, поэтому давайте сразу перейдем к делу.

— Как вам будет угодно. Я необходимо знать, как вы получили травму головы.

— Я запнулась каблуком в ворсе ковра и упала, — удерживаю его цепкий взгляд.

У меня было два дня взвесить все «за» и «против», и я пришла к выводу, что не хочу предавать случившееся огласке. На решение по поводу развода это никак не повлияет, а видеть собственное лицо в интернет-порталах и принимать фальшивое сочувствие от знакомых — совершенно не нужный мне бонус. Если раньше решающим фактором в сохранении нашего союза с Айзеком было нежелание оставлять Сэма без отца, то теперь оно оттеснено боязнью того, что когда-нибудь он посмеет причинить боль сыну. Человек, однажды перешагнувший грань допустимого, с вероятностью девяносто процентов повторит это снова. Еще один суровый урок, которая преподнесла мне жизнь.

— Не могли бы вы рассказать поподробнее, как это произошло, миссис Фьюри?

— Я разговаривала со своим мужем, развернулась, чтобы уйти, каблук запутался в ворсе ковра, и я упала головой назад.

— А откуда у вас синяк на правой щеке? — с прищуром уточняет полицейский.

Я сохраняю невозмутимость. Это моя жизнь и только мне решать, нужна мне помощь представителей власти или нет.

— Возможно, я получила его при падении. Вам наверняка сообщили, что на момент приезда скорой, я находилась без сознания.

— Мне сложно представить, как можно удариться щекой и затылком одновременно.

— У вас есть причины мне не верить?

Сержант вздыхает и, покачав головой, примеряет на лицо дружеское выражение лица.

— Я часто встречал женщин, пытающихся оправдать домашнее насилие, миссис Фьюри. Они надеялись, что этого больше не повторится…

— Детектив Поулсон, оставьте свои потертые истории для других несчастных. Я не склонна оправдывать людей и редко питаю иллюзии на их счет.

— Хорошо. Желаю вас поскорее поправиться. Если вы передумаете…

— Я не передумаю.

Мужчина уходит, а я осторожно приподнимаюсь на локтях и облокачиваюсь на подушку. Голова по-прежнему плывет, но не так сильно, и это дает мне надежду, что к вечеру я смогу ходить в туалет самостоятельно. Я стягиваю с тумбочки карманное зеркало и вновь разглядываю свое отражение. Со вчерашнего дня оно нисколько не изменилось: кожа имеет мраморный оттенок, губы бескровные и сухие, и синяк на щеке налился выразительной желтизной. Временный дефект внешности — сущая ерунда, если учесть, что я могла бы никогда не очнуться, но я тех пор как я обнаружила в палате мимозы, надежда на то, что Джейден снова придет, не покидает меня. Я не рассчитываю, что выгляжу привлекательно, но мысль о жалости с его стороны мне претит. С другой стороны, что еще помимо жалости или любопытства могло побудить его прийти? И откуда он узнал, что я в больнице? Точно не Айзек ему рассказал.

— Пайпер, когда мне можно будет снять повязку?

— Это лучше спросить у доктора Тернер. Мне таких указаний пока не поступало.

— А много волос сбрили? Это очень заметно?

— Нет, совсем немного. Вы молодая, миссис Фьюри — они быстро отрастут.

Я протираю лицо лосьоном и наношу крем. С вожделением смотрю на косметичку, в которой лежит тональное средство, и заставляю себя о нем забыть. Во-первых, цветы могли быть просто актом вежливости, и Джейден может больше не появиться, а во-вторых, в стенах больницы накрашенной я буду выглядеть нелепо. Как я не пытаюсь пришпорить надежду, что по какой-то причине ему не все равно, что со мной произошло и где я нахожусь, она упрямо разрастается в груди. Все мое существо настроено на ожидание на чуда: что в дверь в палату откроется и войдет он. Такой мелодраматичный поворот не слишком вписывается в течение нашей противоречивой истории, но ведь в палате по-прежнему витает запах мимоз.

Через полчаса приходит медсестра, чье имя мне никак не удается запомнить, и ставит мне капельницу. Чтобы не впадать в зависимость от ожидания того, чего может не произойти, я думаю о Сэме. Через полторы недели у него начнутся каникулы, и если к тому времени меня не выпишут отсюда, я уйду сама. Буду проводить каждую свободную минуту рядом с ним: тоннами есть мороженое и посещать каждую мультипликационную премьеру. Жаль, что сейчас он слишком взрослый, чтобы мы могли спать вместе, потому что я бы не хотела расставаться с ним даже во сне. Я слежу за монотонным падением капель раствора в трубку, представляю перепачканное шоколадом лицо сына и незаметно для себя засыпаю.