– Ты сделал отрока мудрым, – сказал Ксинем, пытаясь объяснить свое из ряда вон выходящее приглашение. Люди из касты знати очень редко привечали колдунов.

– А ты сделал его опасным, – ответил Ахкеймион.

И где-то в смехе, последовавшем за этим разговором, и зародилась их дружба.

– Он превратился в фанатика, но лишь ненадолго? – переспросил теперь Ахкеймион. – Означает ли это, что он одумался?

Ксинем поморщился, рассеянно почесал крыло носа.

– Отчасти. Священная война и знакомство с Майтанетом вновь воспламенили его пыл, но теперь он стал мудрее. Терпеливее. Терпимее к слабостям.

– Видимо, твои уроки подействовали. Что ты с ним сделал?

– Отлупил до крови.

Ахкеймион расхохотался.

– Я серьезно, Акка. После Паремти я с отвращением покинул двор. Провел зиму в Аттремпе. Он явился ко мне, один…

– Просить прощения?

Ксинем поморщился.

– Я на это рассчитывал, но нет. Он проделал весь этот путь затем, чтобы отругать меня.

Маршал покачал головой и улыбнулся. Ахкеймион знал почему: Пройас еще ребенком был склонен к подобным трогательным крайностям. Проехать двести миль лишь затем, чтобы распечь своего бывшего наставника, – на такое был способен только Пройас.

– Он обвинил меня в том, что я бросил его в час нужды. Кальмемунис и его прихвостни выдвинули против принца обвинения, перед храмовым судом и перед королем, и какое-то время ему приходилось несладко, хотя никакая реальная опасность и не грозила.

– Ну разумеется, ты понимаешь, что он всего лишь искал твоего одобрения, Ксин, – сказал Ахкеймион, подавляя шевельнувшуюся в душе зависть. – Знаешь, он ведь всегда чтил тебя – на свой лад… И что же ты сделал?

– Я выслушал его тирады настолько терпеливо, насколько мог. Потом вывел на задний двор замка и бросил ему учебный меч. И сказал: «Вы хотели меня наказать – накажите».

Ахкеймион расхохотался. Ксинем тоже улыбнулся.

– Он еще щенком был упрям, Акка, а теперь вообще неукротим. Он нипочем не желал сдаваться. Я сбивал его с ног, он терял сознание, потом приходил в себя и снова вставал, весь в крови и в снегу. Каждый раз я говорил: «Я учил вас всему лучшему, что умел сам, мой принц, но вы все равно проигрываете». И он снова бросался на меня, с ревом, точно безумный.

На следующее утро он ничего не сказал и сторонился меня, как чумы. Но после обеда сам разыскал меня. На его лице места живого не было. «Я понял», – заявил он. «Что вы поняли?» – спросил я. «Твой урок, – ответил он. – Я понял твой урок». «Ах, вот как? – сказал я. – И что же это был за урок?» И он ответил: «Что я забыл, как учиться. Что жизнь дана нам как урок Господень, и что даже если мы пытаемся учить неблагочестивых людей, то должны быть готовы учиться у них сами».

Ахкеймион уставился на друга с откровенным благоговением.

– Ты действительно хотел научить его именно этому?

Ксинем нахмурился и покачал головой.

– Нет. Я всего лишь хотел выбить из него эту заносчивую дурь. Но мне показалось, что его слова звучат разумно, поэтому я просто ответил: «Вот именно, господин мой принц, вот именно», и кивнул с тем умным видом, с каким ты обычно соглашаешься с человеком, который не настолько умен, как ты сам.

Ахкеймион улыбнулся и кивнул с умным видом. Ксинем расхохотался.

– Как бы то ни было, с тех пор Пройас держал себя в руках и такого, как при Паремти, больше не устраивал. И когда он вернулся в Аокнисс, то предложил Кальмемунису возместить удар за удар, прямо при дворе своего отца.

– И что, Кальмемунис действительно согласился? Уж конечно, он был не настолько глуп!

– Еще как согласился! Этот олух высек Нерсея Пройаса на глазах короля и всего двора. И это и есть подлинная причина того, почему Кальмемунис так никогда и не простил Пройаса. Эта порка лишила его последних остатков чести. Когда до него это дошло, он объявил, что Пройас его надул.

– Так ты думаешь, Кальмемунис именно поэтому настоял на том, чтобы возглавить Священное воинство простецов?

Ксинем печально кивнул.

– И из-за этого он погиб, а с ним еще сто тысяч человек. Да, зачастую причиной великих катастроф становятся такие вот мелочи… Нетерпимость принца и тупость надменного лорда. Но где эти факты? Лежат ли они где-то на этих далеких равнинах, усеянных трупами?

«Сто тысяч убитых…»

Ахкеймион посмотрел на доску для бенджуки. И почему-то сразу увидел его – свой ход. Ксинем, как будто удивленный тем, что Ахкеймион все еще желает продолжать игру, смотрел, как тот переставляет с одного поля на другое, казалось бы, ничего не меняющую фигуру.