Диагноз обычно ставится на основании наблюдений и истории болезни. Миссис Камойз не злоупотребляла спиртным и не увлекалась опиумом, что исключает токсическую невменяемость. Ни до, ни во время болезни у нее не было лихорадки. Если бы она ударилась обо что-то головой, как вы полагаете, их семейный врач обязательно внес бы это в историю болезни.

– Может, он не знал? – настаивала Гвендолин.

– Бадж человек компетентный и, думаю, без труда распознал бы сотрясение мозга, если бы увидел.

– Но ведь он мог и не увидеть. У миссис Камойз были любовники. Вдруг это сделал кто-то из них. Если удар оказался не очень сильным, она могла и не вспомнить о нем. Вы не разговаривали с ее горничной? Слуги часто знают больше семейных тайн, чем врачи.

Сняв очки, Нибонс потер глаза.

– Странно, что лорд Ронсли до сих пор не в смирительной рубашке, – пробормотал он.

– Это и меня удивляет, иначе бы я не пришла сюда.

Ведь должно быть какое-то логическое объяснение, но я не могу его обнаружить.

– Видимо, мешают слишком буйная, я бы даже сказал, мелодраматическая фантазия и невнимание к очевидным фактам.

– Скажите мне, где я ошиблась.

Нибонс буквально швырнул ей отчет о вскрытии.

– Предположим, леди Ронсли, что ваша теория верна. Предположим, что болезнь миссис Камойз явилась следствием удара по голове, полученного задолго до первых симптомов безумия, вызванного травмой. Какая разница? Вам, кажется, не приходило в голову, что сын унаследовал характер, а вместе с ним и предрасположенность к пагубному образу жизни. Вы не приняли в расчет дегенеративную мораль вашего пациента, его иррациональное поведение и дикарскую внешность. Для нас не имеет значения, каким образом возникло начальное поражение, раз эти симптомы явно указывают на прогрессирующий распад личности.

Терпение у Гвендолин лопнуло.

– Мой муж никогда не был ни дегенератом, ни иррациональным, – возмущенно сказала она. – У него мощный инстинкт самосохранения, иначе он бы и месяца не выжил в трущобах Лондона, не говоря уже о годах. Не могу поверить, что вы, ученый, объявляете его сумасшедшим лишь на основании длины волос.

И она вышла с гордо поднятой головой.

Лорд Ронсли не знал, что его жена ссорилась с доктором Нибонсом в то время, когда по идее должна выбирать с Хоскинсом место для больницы и отчаянно спорить с ним, ибо слуге было приказано находить недостатки во всех предложенных вариантах и не отпускать хозяйку до пяти часов.

Не подозревая, что Гвендолин мчится домой, игнорируя попытки Хоскинса задержать ее, Дориан разговаривал в библиотеке с доктором Эвершемом, на удивление молодым и воспитанным человеком.

Внимательно прочитав записи Гвендолин, доктор изучающе взглянул на графа.

– Она права в отношении болезни вашей матери.

Схожие предположения возникли и у меня, когда я про читал ваше письмо и копии документов Борсона. – Эвершем улыбнулся. – У вас красивый почерк, милорд.

– Оставим в покое мой почерк. Вы собирались рассказать мне о том, что узнали в Глостершире.

Оказалось, по пути доктор еще заехал в Ронсли-Холл, чтобы узнать побольше об Амните Камойз. Отчасти из-за профессионального любопытства, а еще из-за почти молитвенных похвал, которые Берти Трент расточал своему другу, описывая его благородные и героические качества. В поместье у них ушло несколько дней на то, чтобы найти горничную миссис Камойз.

– Я должен говорить с вами деликатно или откровенно?

У Дориана екнуло сердце.

– Откровенно, пожалуйста.

– У вашей матери был роман с вашим дядей Хьюго, – спокойно произнес Эвершем. – Во время их свидания в прачечной к ним вбежала горничная, чтобы предупредить о неожиданном приезде вашего деда. Миссис Камойз запаниковала, поскользнулась и ударилась головой о каменный пол. Так как она быстро пришла в себя, доктора решили не вызывать… чтобы сохранить в тайне причины травмы.

Эвершем говорил о сотрясениях, которые чреваты внутренними повреждениями, хотя внешне это никак не проявляется, и явные симптомы заболевания отсутствуют в течение недель, месяцев или лет, а потом уже трудно связать болезнь с тем вроде бы незначительным давним эпизодом; Таким образом, миссис Камойз был поставлен ошибочный диагноз: упадок сил или конституциональное расстройство.

– Вам, может быть, неизвестны функции мозга…

– Я знаю, как он работает, – прервал Дориан. – Жена объяснила мне, когда рассказывала о нервных срывах.

Эвершем кивнул:

– Нервные срывы появляются как в результате травм, так и при ряде других заболеваний. Но дело в том, милорд, что у вашей матери было очень серьезное сотрясение мозга, а его невозможно передать по наследству. – Эвершем взял листок, исписанный неровным почерком Гвендолин. – Более того, ее светлость не обнаружила у вас ни одного классического симптома дегенерации мозга.

И неудивительно. Ей нечего было обнаруживать. Вы в отличной форме, особенно для представителя высшего общества. Ваш мозг превосходно работает. Ваш почерк, говорящий о великолепном моторном контроле, и логичное описание эмоционально значимых обстоятельств вашей жизни не оставляют ни капли сомнений. – Эвершем снова заглянул в листок. – Миледи не заметила у вас ни усталости, ни летаргии, ни сонливости, ни беспокойства.