Такое вот странное семейство. Его семейство.

Способны ли они чувствовать это? Ощущают ли приближение конца?

Ахкеймиону необходимо было поделиться тем, что он знал. Если не с Заветом, то хоть с кем-нибудь. Ему необходимо разделить ношу, или он сойдет с ума. Если бы только Эсми пришла к нему… Нет. Это принесет только боль.

Ахкеймион поставил чашу, встал и присел рядом со старым Другом, Крийатесом Ксинемом, маршалом Аттремпа.

— Ксин…

— Что такое, Акка?

— Мне нужно поговорить с тобой, — приглушенно произнес Ахкеймион. — Насчет… Насчет…

Келлхус, казалось, был занят чем-то другим. И все же Ахкеймион и сейчас не мог избавиться от ощущения, будто за ним наблюдают.

— Та ночь, — продолжил он, — ну, последняя под стенами Момемна. Помнишь, как Икурей Конфас пришел за мной и отвел в императорский дворец?

— Еще бы я забыл! Я тогда здорово перенервничал! Ахкеймион заколебался. Ему вновь вспомнился тот старик — первый советник императора, — бьющийся в цепях. Лицо, которое разжимается, словно рука, и выгибается наружу, и тянется… Которое захватывает, а потом завладевает… Ксинем присмотрелся к нему и нахмурился.

— Что случилось, Акка?

— Я адепт, Ксин, я связан клятвой и долгом, точно так же, как ты…

— Лорд кузен! — позвал маршалла Ирисс. — Вы только послушайте! Келлхус, расскажите ему!

— Кузен! — резко отозвался Ксинем. — А не мог бы ты…

— Да вы только послушайте! Мы пытаемся понять, что это означает.

Ксинем явно собрался обругать Ирисса, но было уже поздно. Келлхус заговорил.

— Это просто притча, — сказал князь Атритау. — Я узнал ее от скюльвендов. Звучит она примерно так: некрупный, стройный молодой бык и его коровы, к потрясению своему, обнаружили, что хозяин купил другого быка, с более широкой грудью, более толстыми рогами и более скверным характером. Но все равно, когда сын хозяина привел нового быка на пастбище, молодой бык опустил голову, выставил рога и принялся фыркать и рыть копытом землю. «Нет! — вскричали коровы. — Пожалуйста, не надо рисковать жизнью из-за нас!» — «Рисковать жизнью? — удивился молодой бык. — Я просто забочусь о том, чтобы он знал, что я — бык!»

Мгновение тишины и взрыв смеха.

— Скюльвендская притча? — переспросил Ксинем, смеясь. — Вы…

— Вот что я думаю! — воскликнул Ирисс, перекрывая общий хохот. — Вот мое толкование! Слушайте! Эта притча означает, что наше достоинство — нет, наша честь — дороже всего, даже наших жен!

— Да ничего она не означает, — сказал Ксинем, вытирая выступившие на глазах слезы. — Это просто шутка, только и всего.

— Это притча о мужестве, — проскрежетал Найюр, и все смолкли, потрясенные.

Ахкеймион попытался понять, что же на самом деле сказал неразговорчивый варвар.

Скюльвенд сплюнул в огонь.

— Эту историю старики рассказывают мальчишкам, чтобы пристыдить их, чтобы научить, что красивые жесты ничего не значат, что реальна только смерть.

Все переглянулись. Один лишь Зенкаппа громко рассмеялся.

Ахкеймион подался вперед.

— А ты что скажешь, Келлхус? Что, по-твоему, это означает? Келлхус пожал плечами, явно удивляясь, что ему нужно так много объяснять. Он поднял на Ахкеймиона дружеский, но совершенно неумолимый взгляд.

— Это означает, что иногда из молодого быка получается неплохая корова…

Все снова расхохотались, но Ахкеймион с трудом изобразил слабое подобие улыбки. Да что его, собственно, так разозлило?

— Нет! — воскликнул он. — Что ты думаешь на самом деле?

Келлхус помолчал, взял Серве за руку и оглядел присутствующих. Ахкеймион покосился на Серве и тут же отвернулся. Она смотрела на него очень внимательно.

— Эта история учит, — серьезным, изменившимся голосом произнес Келлхус, — что есть разное мужество и разные понятия о чести.

Он говорил так, что, казалось, заставил умолкнуть всех вокруг — едва ли не все Священное воинство.

— Она учит, что все эти вещи — мужество, честь, даже любовь — лишь проблемы, а не абсолютные понятия. Вопросы.

Ирисс решительно встряхнул головой. Он принадлежал к числу тех туго соображающих людей, которые постоянно путают рвение с проницательностью. Для других уже стало дежурным развлечением наблюдать, как он спорит с Келлхусом.

— Мужество, честь, любовь — проблемы? А что же тогда решения? Трусость и развращенность?

— Ирисс… — сказал Ксинем, начиная сердиться. — Кузен.

— Нет, — отозвался Келлхус. — Трусость и развращенность — это тоже проблемы. А что касается решений… Вы, Ирисе, — вы решение. На самом деле все мы — решения. Каждая жизнь рисует набросок другого ответа, другого пути…

—Так что же, все решения равны? — выпалил Ахкеймион. И удивился горечи, прозвучавшей в собственном голосе.

— Это философский вопрос, — сказал Келлхус, улыбнувшись.

Его улыбка развеяла возникшую неловкость.