В третий раз я очнулся прямо посреди бульвара, судя по зацветающей глади большой, заботливо окольцованной бетоном лужи, на Чистых Прудах. На меня никто не обращал внимания, из чего я заключил, что не появился из воздуха, а все время был здесь: шел вот человек по каким-то своим делам, остановился на секунду: голова закружилась или вспомнил что-то. Мало ли. Было теплее, чем в прошлый раз. Солнце ощутимо пекло, легкий ветерок гнал по улицам пушистый тополиный пух. Продавец газет у метро обмахивался своим товаром, на лбу его выступили крупные капельки пота.

– Сегодняшняя газета есть?

– Завтрашний "МК" есть! Десять рублей. Хотите?

Я хмыкнул про себя - тоже мне, продавец будущего. Порылся в карманах как и в прошлый раз деньги были.

"Комсомолец" был от седьмого июня. Наверное, я сильно переменился в лице, продавец спросил с тревогой:

– Что с Вами? Печатный брак? Да нет проблем, не волнуйтесь - я заменю!

Я не отвечал, и он продолжал дальше:

– А-а! Вы первую страницу смотрите! Хреново, что наши проиграли, да?

Я тогда буркнул что-то, не помню. С продавцом этим я больше не виделся, к Чистым прудам меня с тех пор не заносило ни разу.

Постепенно я привык. Девятого марта - край, конец пути. И назад, в две тысячи первый, май или июнь... Пока самое раннее для меня - второе мая, а позже всего я очнулся девятнадцатого июня посреди какого-то пустыря в Алтуфьево. Так и крутит меня какой-то сплошной круговорот и не видно конца и края. Хоть бы какой-нибудь знак, самый туманный, пусть просто намек, - я пойму. Ведь нет же ничего... Помню, фильм был такой с Биллом Мюреем - "День Сурка", там герой попадает в схожую историю, но он вращался вокруг одного дня, не то, что я.

Да, я привык. Поначалу было страшно жить целый год как все, ничем не выделятся, но каждую секунду, каждый ничтожный миг ЗНАТЬ, что очень скоро ты неизбежно умрешь, и все закрутится по новой. Я даже ходил в церковь исповедаться, хотя не могу сказать, что когда-либо считал себя верующим. Священник выслушал меня молча, ничего не сказал, лишь осенил крестным знамением. А когда я чуть ли не на весь храм завопил:

– Скажи, батюшка, что мне делать!!

Он ответил тихо-тихо, словно самому себе:

– Ищи, сыне, и да обрящешь...

Я потом смотрел - это из Библии.

Автобус тормознул на перекрестке. Водитель, скорее всего со скуки, включил запись. Вкрадчивый голос сквозь шипение и треск принялся увещевать:

– ...не забывайте оплачивать свой проезд и сохраняйте билет до конца... считается пассажир, не оплативший проезд до следующей... Абонементные талоны имеются в продаже у водителя в любом...

Попутчики встретили эту маленькую речь взрывом смеха и едких замечаний. Автобус тронулся. Динамики еще немного похрипели и умолкли.

Я вспомнил как проявился в последний раз. Тогда я очнулся в салоне троллейбуса, даже не успел прийти в себя, как неожиданно вот также над головой зашипело:

– Следующая остановка - метро Щелковская, автовокзал. Конечная.

Салон был почти полон, и наружу меня вынесло монолитом разгоряченных тел. Я уже без какого-либо интереса, скорее по традиции, привычно купил газету. Двадцать третьего мая.

Механический голос вывел меня из задумчивости. Автобус мне надоел. Хватит. Я поднялся, прошел через весь салон к задней двери. Мои попутчики тем временем разобрались с трубкой, разбились на пары и самозабвенно целовались. Мне то и дело приходилось перешагивать через вытянутые ноги, неуклюже хватаясь за ременные петли. Автобус дернулся, и я все-таки не удержался, споткнулся.

– Эй, куда прешь?!
– голос был тот самый, что рассказывал анекдот.

Я оглянулся. Молодое, по-детски курносое, но все же немного жестковатое лицо, давно небритый по последней моде подбородок. В невыразительных темных глазах - недовольство.

– Извини, друг...

С полсекунды он еще бычился, но веселье все же пересилило, да и подружка нашептывала на ухо что-то такое успокаивающее.

– А-а-а, ладно. Х...ня. Все нормально, мужик, вот выпей, если хочешь, - он протянул мне початую бутылку "Ярпива".

– Спасибо...

Автобус остановился, двери с треском распахнулись.

– Спасибо, друг. Я бы с удовольствием. Но... пора.

Извинительный жест, прощальный кивок и, прогрохотав по ступеням толстенными подошвами своих "гриндеров", я соскакиваю на снег, чуть не столкнувшись в дверях с быковатым типом в кожаном прикиде. Оглядываюсь, машу парочке на прощание рукой. Автобус, приветливо обдав меня сизым бензиновым перегаром, неуклюже покатился дальше. На остановке было пусто, только какая-то одинокая фигурка пряталась в самой глубине. Наверное, бомж - отсюда и не разглядишь. Освещение на улице оставляло желать лучшего, света едва хватало, чтобы видеть носки своих ботинок.