– Ох, Стась, это здорово, но...

– Теперь рвать не будешь?

Олеся подняла на него глаза.

– Стаська, а тебе так уж надо уходить, а? Останься со мной...

– Я бы очень хотел. Но нельзя - я и так уж все сроки пропустил... Двадцать пять лет тебе когда было?

Не понимая причем здесь ее прошлый день рождения, да и не собираясь даже задумываться, Олеся зажмурилась и выпалила...

– Ну, как же я буду без тебя, Стаська? Я же люблю тебя!

Стас вздрогнул, молчал целую минуту, а потом задал абсолютно идиотский вопрос...

– Ты уверена?

Потом замотал головой...

– Нет-нет, не отвечай! Чего это я, глупости всякие несу, не слушай меня...

– Стаська, я... я давно уже уверена. Просто боялась тебе сказать.

– Господи, Феюшка, да почему?

– Ну, ты так давно со мной... со всеми своими тайнами и неприятностями я же к тебе бегала. Я для тебя, как открытая книга. Да и, наверное, неинтересная уже - кому нужна девушка без тайны!

Стас взял ее руку в свои, поднес к губам.

– Ты сама это сказала.

– Что?

– Что любишь меня.

– Да, конечно...

– Не раскаешься?

– Нет, Стаська, конечно, нет! Только ты, - Олеся вцепилась в его ладонь, - не уходи сегодня, хорошо?

– Нет-нет, теперь не уйду. Я же...
– Стас говорил спокойно, уверенно, от былой настороженности не осталось и следа.
– Куда же я теперь от тебя денусь.

Он присел на корточки перед креслом, поерзал, устраиваясь поудобнее... и вдруг случайно задел плечом столик. Чашка, жалобно звякнув, скатилась на ковер - хорошо не разбилась.

И Стас, и Олеся, не сговариваясь удивленно уставились на нее.

– Господи, Стась!
– испуганно воскликнула она.
– Ты же никогда не...

Он ласково обнял ее за плечи и посмотрел прямо в глаза. Улыбнулся уголком губ.

– Ничего. Теперь уже ничего. Вот странно, - добавил он через несколько секунд совсем другим голосом, в котором, казалось, не осталось и следа недавней грусти.
– А я думал, что Восьмого марта подарки принято делать только женщинам.

А за окном кружась в теплом мартовском воздухе все падали и падали снежинки. Сплошная белая пелена укрывала недавнюю неряшливую мешанину, и всем было ясно, что уже к вечеру от утренней грязи не останется и следа.